я расплавлюсь», – подумала Ди.

Дым вытолкнул из себя силуэт человека.

– Роберт? – спросила Ди, лишь спустя мгновение сообразив, что это столб коновязи в нескольких футах от угла Лигейт и Малого Наследия.

– Ты-ы-ы, – протяжно проскулил столб. Из-за столба показался сосед Ди – другой, гриф-стервятник, самовольно водворившийся в Архиве исследований океанских глубин и морской разведки. В руке он держал кочергу. – Почему ты всегда смотришь в мое окно?

Ди представилось, что стены его комнаты исписаны бессмысленной тарабарщиной, одеяла грудой свалены в углу, а в пустую жестянку сложены осколки разбитой чашки: потрясешь – и она выбалтывает леденящие кровь истины, внятные лишь про́клятым ушам.

– Не приближайтесь ко мне, – сказала она и навела на соседа пистолет восковой лейтенантши, немного удивившись, что не потеряла его.

– Ты все шмыгаешь через бугристую дверь в доме напротив. – Дым и туман бродили по его телу корявыми завитками. Казалось, будто гриф-стервятник только что соткался из воздуха и воздух постоянно развоплощает его и переделывает. – Это необычная дверь. Она зыбкая.

– Отойдите от меня, – сказала Ди.

– Я хотел отдохнуть, – проскрипел сквоттер. – У меня давно не было своего угла. Но вышло неладно. Голоса выбрались из моей головы. Ты слышала их по ночам?

– Я ищу своего друга. Оставьте меня в покое.

Сосед забормотал сквозь сжатые зубы, отчего голос приобрел фальшивые, полузадушенные интонации.

– Крики, плач, мольбы – они сидели во мне, в моей голове. – Он поводил концом кочерги по виску, показывая, где раньше таились крики. – Я не хотел их выпускать.

Ди немного расслабила палец на спусковом крючке. Перед ней явно сумасшедший, но вряд ли он хочет ей вреда.

– Конечно, не хотели. Возвращайтесь в ваш дом, там безопасно.

Гриф-стервятник покачал головой.

– Я должен убить крики. – Он со звоном опустил кочергу на булыжники. – В дыму я могу незаметно подкрасться.

– Вам лучше побыть в доме, – повторила Ди.

– В моем новом доме есть старинные книги о том, что нашли на морском дне. Я читаю их, когда не могу заснуть. Левиафаны, римские галеоны, рыбы без названий. Никто не знает точной глубины океана в морских саженях.

Улицу тряхнуло от нового пушечного залпа. Туман колыхнулся.

– Погоди, погоди! – Его брови высоко задрались, а лицо исказилось гримасой ужаса. Сумасшедший сделал шаг к Ди, мотая жидкими волосами. – Значит, это ты?

Ди повела податливый спусковой крючок, думая, что выстрела не произойдет, что она промахнется.

Руки безумного сжали кочергу. Рукоять в виде рыбьего хвоста покрывала ржавчина.

– Это ты была голосами боли?

– Да, – сказала Ди, – это я была голосами боли в вашей голове.

Сквоттер испуганно закричал, выронил кочергу на мостовую, и наплывший туман на мгновенье скрыл его. Ди метнулась влево, где серый дым был погуще.

Она слышала скрип башмаков и частое дыхание безумца, шлепавшего ладонями по булыжникам.

– Ага! – крикнул он, со скрежетом подтянув к себе кочергу.

Ди споткнулась обо что-то невидимое и упала. Острый камень впился через юбки в колено, развалив давнюю мозоль. Пистолет отлетел куда-то в сторону. Ди прикусила губу, удерживая крик боли, и глубоко вздохнула. От дыма остро защипало в ноздрях.

Кочерга с размаху ударила по камням совсем рядом.

Ди поползла сквозь туман. Окровавленное колено посылало острые иглы боли в бедро, мелкие камушки впивались в ладони. Ди знала, что посольство совсем рядом. Если она доберется до стены, окружающей посольство, то сможет дойти до музея.

Сквоттер водил вокруг себя кочергой, как слепой тростью. Кочерга издавала противный скрежет.

– Ты должна была оставаться в моей голове! – хрипел сумасшедший. – Ты должна была…

Послышался мягкий толчок, как от столкновения тел. Сквоттер снова выронил кочергу.

– Что вы делаете, во имя неба? – возмутился незнакомый мужской голос. – Уберите руки!

– Я охочусь! – отозвался безумный.

Послышался сильный глухой удар и звуки полновесных тумаков.

Ди поднялась, выставила руки перед собой и вскоре наткнулась на стену, окружавшую посольство. Ведя кончиками пальцев по бетону, она дошла до угла и свернула, не отрывая руки от стены. Здесь звуки уличных боев слышались не так отчетливо.

Δ

Ди оказалась в выложенном плиткой проходе. Дым и туман заметно поредели: стало видно на несколько шагов вокруг.

Купы глицинии окутывали стену посольства, усиливая ощущение, что хаос остался позади и плиточная дорожка ведет в желанное затишье. Рассаженное колено не сгибалось, поэтому Ди шагала вперед здоровой ногой и подволакивала пострадавшую.

Хотя зрительно воздух был чище, пахло здесь хуже: сквозь пороховой дым, влажность и гарь пробивался сладковатый запах разложения. Ди подумала о фруктах, которые с виду хороши, но если взять их в руку, палец проваливается в подгнивший бочок. Высокая стена заглушала грохот артиллерийских залпов, зато откуда-то доносилось странное усиливавшееся гуденье. Ди смотрела на свою подволакиваемую по плиткам ногу, смотрела на пальцы, будто по своей воле сорвавшие листок глицинии, – гуденье забивало все: она не слышала шороха подошвы по камням и щелчка ветки, отдавшей лист. Ди остановилась.

Впереди квадратные плитки таяли в тумане, но Ди узнала это место – она столько раз смотрела сюда с пятого этажа. Это мощеный дворик за посольством – вот тут дверь черного хода, а напротив длинная конюшня под двускатной крышей.

В конюшне лежали люди, которых он убил.

Они лежали в темноте, завернутые в ковры и одеяла и присыпанные известью, не до конца спасавшей положение. Вот откуда запах и гуденье. Гудели мухи, целая туча мух. Их было столько, что Ди шла сквозь плотный рой, как по колено в воде.

Темнота конюшен совсем рядом, скрытая высоким, до небес, коричневым дымом.

Как же он должен ее ненавидеть, как должен ненавидеть ее капитан Энтони, чтобы оставить ее напоследок, дать ей прожить дольше всех со знанием, чем он занимается, и с бессилием его остановить!

Впереди стена, отделявшая посольство от музея, становилась ниже. Там можно перелезть и через живую изгородь попасть в огород. Но Ди не могла двинуться с места. Просто не могла.

Δ

Неожиданная боль ожгла икру сзади, и Ди обернулась. Белая кошка в ошейнике с драгоценными камнями шипела на нее, выгнув спину. Пересыпанная сажей шерсть стояла дыбом. Зрачки бирюзовых глаз стали узкими, как бойницы. Талмейдж XVII махнула передней лапой, раздирая воздух. Кошка словно вызывала Ди на бой.

Δ

Очарованные красотой кошек, текучей плавностью их движений и подчеркнутому пренебрежению законами гравитации, верующие их романтизируют. Когда кошка вдруг сбрасывает с себя равнодушие, подходит и позволяет себя погладить, людям кажется, что их любят и принимают в друзья. В светящихся кошачьих глазах верующие искали неизмеримую глубину милостивого взгляда мудрого бога и тешили своих детей занятным вымыслом о Матери-Кошке, которая позаботится о них в загробной