– Быстрей же! Шайзе! – заорал Штерн. – Немедленный взлет!

* * *

…Ветон, думал Смук, глядя на нее сквозь мелколесье, ты единственная, кто не подводил меня!

Она прекрасно видела Смука и плакала, кричала, создавая всяческий шум, отвлекая внимание рослого часового с «калашниковым», перекрывшего им спасительный путь к самолету. Она кричала о том, как ее держали в плену, и какие звери эти бандиты, и что там еще много, очень много пленников, пока он бесшумно, как змея, пробирался сквозь осиновую рощу, чтобы выйти на дистанцию, с которой нельзя промахнуться.

Видя, что он уже поднял автомат, Ветон резко сделала два шага в сторону, уходя с линии огня, и часовой повернулся вслед за ней. Его это не могло спасти – пули ударили его в правый бок, кроша ребра. Часового крутануло, отбросило на невысокий куст, и он застыл полулежа с удивленно распахнутыми глазами.

Из самолета закричал Штерн, и Ветон опрометью бросилась к нему. Смук подошел к часовому. Тот еще дышал и даже держал «калашников» перед собой. Смук сначала подумал по привычке, не забрать ли автомат, но тут же рассмеялся – в Цюрихе ему понадобится что угодно кроме автомата «калашникова».

Поэтому он наступил сербу ногой на грудь, просунул носок ботинка под автомат и отбросил подальше из слабеющих рук. Рядом к дереву была прислонена странная ржавая винтовка, больше похожая на пику из-за длинного граненого штыка. Откуда посреди леса в его собственном «Гнезде» взялась такая древность, задумываться времени не было.

Штерн снова закричал, что самолет сейчас взлетит.

Смук никогда не опаздывал на самолеты. Усталой трусцой он побежал к трапу.

* * *

…Секунду назад Маевский пытался понять, что ему делать с истеричной медсестрой, ведь нельзя же покидать вверенный пост, и Илиру одному не справиться – здесь задержанные подозреваемые, и надо дождаться остальных, и он уже потянулся за рацией, чтобы запросить подмогу, как все разом встало с ног на голову.

Черноволосая медсестра зачем-то шагнула в сторону, и тотчас ледяные сосульки воткнулись Маевскому справа в грудь, бок, спину, раскрутили его на веселой карусели – мимо промелькнуло небо, кроны деревьев, сплетенные сердечки, – и он как легчайшее пуховое перо невесомо приземлился в объятия кустарника с мелкими зелеными листочками.

Над ним склонился бородатый человек, чье лицо Маевский точно где-то видел, но где – не вспомнить. Потом стало трудно дышать, зато исчезла тяжесть из рук, и Маевскому захотелось взлететь.

Бородатый человек решил уйти, и это было очень кстати. Когда он повернулся, то Маевский увидел красно-черный кругляш у него на рукаве. Худосочную двуглавую птицу на кровавом фоне. Маевский точно знал, что нужно достать нож и срезать шеврон – сейчас и каждый раз, когда попадется такой же.

Пришла боль, пришло понимание, пришла ясность ума.

Радо, беззвучно закричал Маевский, меня убили!

Человек бежал к самолету, унося на рукаве постылый шеврон. Не в силах пошевелиться, Маевский скосил глаза в сторону – и увидел Ее. Не просто оружие, а символ чести и доблести, самопожертвования и непримиримости.

Откуда-то взялись силы в руках. Маевский дотянулся до трехлинейки, за скобу спускового крючка потянул ее на себя, и винтовка упала ему на живот, царапнув ногу штыком. Лед в груди сменился на пламя, кипящую лаву, истекающую из тела.

Человек с шевроном уже был около трапа, когда Маевский справился с прикладом, коленом приподнял тяжеленный ствол и поймал мушкой широкую спину.

* * *

– Фитим, скорей! – распсиховался Штерн.

Самолет, снятый со стояночного тормоза, качнулся и подался вперед, проволочив трап на метр. Смук был уже рядом и протянул руку, чтобы взяться за поручень. Ветон стояла на палубе в двух шагах от двери, дожидаясь, когда он заберется внутрь.

В этот момент раздался гром, изо рта Смука хлестанула кровь, и он не поднялся по трапу, а свалился на него всем телом. Между его лопатками расплывалось темное пятно.

Самолет медленно двигался. Подножка трапа взборонила грунт. Смук уцепился за верхнюю ступень, посмотрел на застывшего над ним Штерна и протянул руку.

– Затаскивай его! – закричала Ветон, упала на колени, протягивая руку Фитиму.

Замешкавшись лишь на короткий миг, Штерн с размаху ударил ее прикладом в затылок, и Ветон распласталась на дюралевом полу.

– Прощай, Фитим, – сказал Штерн, взглянув Смуку в глаза, и ногой оттолкнул трап.

Самолет прибавил скорость и начал стремительный разгон, чтобы уложиться в отведенную на взлет тысячу метров.

Штерн широко расставил ноги, пригнулся, ласково погладил крышки контейнеров.

– Не все – но кое-что, да! – сказал он вслух, улыбаясь безумно и счастливо. – При форс-мажорных обстоятельствах – более чем достойный результат!..

Потом он перевел взгляд на бесчувственную Ветон, поднял ее за шиворот, отволок на пассажирское кресло. И стал разглядывать ее задумчиво, иногда чуть дергая головой вбок.

* * *

Самолет оторвался от полосы и круто взмыл над ущельем. Два десятка человек имели возможность разрядить магазин в кабину пилотов, крылья, топливные баки, белое брюхо. Но маленький и жирный белый крест в красном квадратике… Это же собственность Швейцарии, самой нейтральной страны, далекой от любых войн и насилия! И сплетенные сердечки! Все давно приучились к мысли, что это символ альтруизма, добра, протянутой руки помощи…

«Бомбардье» лег на левое крыло и взял курс к албанской границе.

* * *

Харкая кровью, Смук еще какое-то время пытался ползти вслед за Ветон. Увидев, что самолет Штерна взлетел, он сменил направление и попытался добраться до леса.

Смук успел переползти кювет, когда почувствовал присутствие человека. Смук перевернулся на спину и увидел над собой черный силуэт, опирающийся то ли на палку, то ли на посох. Смук сощурил глаза, попытался отползти.

– Помоги мне, брат! Эй! Ты из чьей группы? – сказал он по-албански. – Помоги своему командиру!..

Ответа не было. Человек шагнул ближе.

– Господин полицейский! Я ранен! – крикнул Смук по-сербски. – Мне нужна медицинская помощь! Я безоружен!

Илир наклонился над Смуком, рассматривая его как насекомое. Пулей Штерна косовару рассекло кожу на голове, половину лица залило кровью. Смук левой рукой выдернул из кобуры пистолет, но Илир ударил его по пальцам ногой, и пистолет отлетел в кусты.

Смук снова перешел на албанский:

– Вытащи меня, друг! Ты не представляешь, как я озолочу тебя!.. Да кто ты такой, урод?!

Смук почувствовал, как тяжелый башмак подошвой опускается на его грудь – точно так же он сам несколько минут назад обошелся с раненым часовым. Как же больно!!! Смук стонал и извивался, безуспешно пытаясь высвободиться из-под гнета.