Кроме этого, русы упоминаются в «Гомилиях» византийского патриарха Фотия, написанных в 860 году. Однако основным историческим источником об их деятельности в IX веке остается так называемая Повесть временных лет, вероятно составленная в Киеве в начале XII века. В ней говорится, что русы прибыли на восточные берега Балтики примерно в 860-х годах и быстро обложили данью коренные славянские племена. Их прогнали, но — во всяком случае, так гласит этот источник — после периода междоусобных распрей славянские племена якобы отправили к русам послов с просьбой навести порядок на их земле. Рассказывают, что правителями были выбраны три брата — Рюрик, Трувор и Синеус. Рюрик занял остров к северу от того места, где позднее вырастет Новгород (Хольмгард на древнескандинавском языке), а после смерти братьев взял под контроль их территории. Несомненно, в Повести временных лет есть изрядная доля ретроспективной легитимации, но то, что в IX веке в окрестностях Волхова происходило какое-то организованное движение скандинавов, вполне убедительно подтверждают археологические данные.

В арабских текстах русы появляются под именем аль-руссия, но очевидно, что за всеми этими перекликающимися наименованиями в разных языках стоял какой-то один изначальный термин. Предположительно, это было самоназвание, и ученые много дискутировали о том, каким оно было. Особое внимание в этой связи привлекал район Рослаген на восточном побережье Центральной Швеции, название которого примерно означает «земля гребцов». Хотя очень немногие считают, что русы на самом деле приходили только и исключительно из этого региона, это довольно правдоподобная версия, поскольку она подразумевает прямую связь со Швецией (о которой говорят «Бертинские анналы») и с путешествиями на гребных судах. То же слово лежит в основе современного финского названия Швеции — Руотси. Возможно, скандинавы изначально называли гребцами тех, кто путешествовал по восточным рекам — любопытный собирательный термин для маленьких отрядов из нескольких человек, полагающихся только друг на друга, путешествующих в одиночку и без защиты по огромным просторам. Вероятно, смысл этого слова был очевиден для тех, с кем встречались эти люди, и можно догадаться, почему название с такой легкостью прижилось.

* * *

— Кто вы такие? — Мы с корабля, мы его команда, я и эти парни. — Может быть, эти гребцы снова приедут в следующем году и привезут на продажу столь же замечательные вещи? — Будем надеяться.

* * *

Со временем значение этого слова явно изменилось, превратившись из повседневного обозначения в общий этноним речных торговцев — и, что особенно важно, людей, которые обеспечивали этим предприятиям вооруженное сопровождение. Удивительным образом русы стали ассоциироваться с одним конкретным видом деятельности — торговыми плаваниями на восток. Нам следует с осторожностью относиться к внеисторическим сравнениям, но здесь напрашивается поразительно близкая параллель с метисами Канады и северных регионов Соединенных Штатов. Метисами называли людей разного происхождения, ведущих сходный образ жизни (в данном случае занятых торговлей мехом) и со временем менявшихся под его влиянием. Эмоциональные связи, браки и прочие союзы с местным населением давали приходящим звероловам защиту, доступные лишь избранным ценные знания и доступ к системе родственных связей со всеми сопутствующими преимуществами. Именно такую картину и почти в том же контексте слияния культур в приречных регионах мы наблюдаем у русов. Они, как и метисы, были voyageurs.

Очевидно, не все русы были скандинавского происхождения, но скандинавы (вероятно, в основном из Швеции) всегда явно доминировали среди них и занимали большинство командных позиций. Два арабских источника прямо приравнивают русов к скандинавам, ясно давая понять, что авторы считали эти термины взаимозаменяемыми. Однако слово «русы» могло употребляться более широко и обозначать северных чужеземцев в целом.

В IX веке речная торговля имела и коллективный, и личный аспект. Феномен викингов постепенно набирал размах, города-эмпории превращались в узловые точки обширных торговых сетей, а морской и речной транспорт играл роль мобильного соединительного элемента — корабли стали своего рода средством высокоскоростного сообщения между Скандинавией и Европой. Однако у этих процессов имелся еще один аспект. Одним из очевидных последствий зарубежной активности викингов стал массовый приток движимого богатства в Скандинавию. При этом обладание богатством не всегда равнялось возможности им пользоваться. Вы могли преподнести в качестве дорогого подарка украденные украшения, и даже сделать это не один раз, но вы не могли, условно говоря, отправиться за повседневными покупками, имея в кошельке тысячу стодолларовых купюр. Экономический контекст происходящего составляла необходимость финансировать политическую конкуренцию внутри Скандинавии, что подтверждают и письменные источники, и данные археологии.

Эта система имела достаточно сложную логистику. Поскольку примерно после 860 года пушная торговля сократилась (возможно, не случайно, поскольку именно тогда Рюрик взял в свои руки контроль над Ладогой), на восточных реках возникло то, что экономические историки называют высоколиквидной денежной массой. Речь идет о валюте (не обязательно чеканных монетах в буквальном смысле слова), стоимость которой повсеместно считается более стабильной, чем стоимость всех альтернативных валют. В современном мире такое положение уверенно занимает доллар США, а в эпоху викингов это было серебро. В IX веке главным источником серебра служили рудники и монетные дворы халифата Аббасидов на сегодняшнем Ближнем Востоке. Важно отметить, что до тех пор, пока существовал согласованный общий стандарт, серебро даже не обязательно должно было быть повсеместно доступным, хотя в этот период дефицита дирхемов по большей части не наблюдалось.

Чаще всего серебро встречается в виде кладов монет, но иногда его переплавляли и придавали ему другую форму. Более миллиона дирхемов найдено в Скандинавии и в Балтийском регионе, особенно на острове Готланд. Как ни поразительно, подавляющее большинство так или иначе дошедших до нашего времени дирхемов — около 81 % от общего количества — найдены в Европе и лишь 9 % на территории халифата Аббасидов, где они были выпущены. В находках, связанных с торговой деятельностью викингов, сохранились следы целой отрасли монетной чеканки. Во многих кладах на Готланде встречаются серебряные браслеты (иногда сразу десятки), как украшенные орнаментом, так и совершенно простые. Экономике этих «денежных браслетов» посвящено немало исследований. Они служили портативным платежным средством — их можно было носить на руке и при необходимости расплачиваться ими.

Несложно предположить, что вокруг этого речного трафика сложилась инфраструктура, без которой не могла существовать налаженная торговля. И, хотя это, вероятно, идет вразрез с нашими стереотипами о викингах, их торговцы вполне могли быть знакомы с концепцией ограниченного по времени обмена на сезонных рынках и проблемами ликвидности товара. Возможно, они выставляли на важные рынки что-то наподобие векселей. Гарантией такого векселя служила угроза изгнания и последующего запрета на торговлю. Джентльмен из Британской Индии, находясь в Дели, мог выписать вексель, который его банк в Лондоне должен был обналичить. Возможно, у русов существовала аналогичная система для Бирки или Булгара (поселение в излучине Волги). В центре этих операций стояло понятие кредита — может быть, на нем даже держалось большинство осуществляемых сделок. Кроме того, мы не должны забывать о перевозке образцов — демонстрационных партий товаров, которые брали на пробу, прежде чем сделать крупный заказ.