– Вы хотите, чтобы я женился на мисс Крой?

– Миссис Лоудер этого хочет; думаю, я не делаю ничего дурного, говоря вам это, тем более что сама она понимает, что вы об этом знаете.

Естественно, он показал, как прекрасно он умеет воспринимать такие вещи, и она, со своей стороны, не упустила отметить, как приятно иметь дело с джентльменом.

– Как доброжелательно вы всегда усматриваете для меня такие возможности. Но какой смысл мне всерьез добиваться мисс Крой?

Милли обрадовалась, что вполне может объяснить ему это:

– Потому что она самое красивое и самое умное и самое очаровательное существо из всех, кого я в жизни видела, и потому что, если бы я была мужчиной, я любила бы ее без памяти. Фактически я так ее и люблю.

Наслаждением было так ответить.

– О, моя дорогая леди, очень многие люди ее просто обожают. Но это никак не способствует успеху их всех.

– Ах, я знаю про этих «людей», – продолжала Милли. – Если делу одного грозит провал, то дело другого ожидает успех. Не вижу, чего вам бояться со стороны кого-то другого, – заметила она, – если бы не ваше нелепое заблуждение в отношении меня.

Так говорила Милли, но в следующий момент ей стало ясно, как он смотрит на то, чего она не видит.

– Значит, ваша идея – раз уж мы с вами говорим об этих вещах в таком ключе – сводится к тому, что молодую даму, которую вы описали такими превосходными словами, можно получить легко и просто – стоит только захотеть?

– Ну, лорд Марк, попытайтесь. Она замечательный человек. Только не будьте слишком не уверены в себе. – Она почти веселилась.

Вот это, наконец, оказалось для него явно слишком.

– Так вы что же, и впрямь ничего не знаете?

Это был вызов обычной сообразительности, на какую могла претендовать Милли, и она решила поступить по справедливости.

– Я знаю, да, что некий молодой человек очень сильно в нее влюблен.

– Тогда вы должны знать из тех же источников, что она очень сильно влюблена в некоего молодого человека.

– Ох, прошу прощения! – Милли даже раскраснелась от обвинения в столь грубом промахе. – Вы глубоко заблуждаетесь.

– Это неверно?

– Это неверно.

Пристальный жесткий взгляд лорда Марка стал улыбчивым.

– Вы вполне, вполне уверены?

– Настолько, насколько это возможно, – тон Милли полностью соответствовал ее словам, – когда получаешь всевозможные заверения. Я говорю на основании самой авторитетной информации.

Лорд Марк колебался.

– От миссис Лоудер?

– Я не назвала бы ее в этом отношении самой лучшей.

– А мне-то казалось, что вы только что говорили как раз о том, что в ней все так хорошо! – рассмеялся он.

– Хорошо – для вас. – Милли выражалась очень ясно. – Пусть для вас, – продолжала она, – ее авторитет будет самым лучшим. Она не верит в то, о чем вы упомянули, и вы сами знаете, как мало значения она этому придает. Так что можете принять это от нее самой. Я же принимаю… – Тут она явно вздрогнула, таким сильным было при этом ее чувство, и замолкла.

– Вы принимаете это от Кейт?

– От самой Кейт.

– Что она вообще ни о ком не думает?

– Вообще ни о ком. – Затем, со всей силой чувства, она продолжила: – Она дала мне свое слово об этом!

– О! – произнес лорд Марк. И затем добавил к своему «О!»: – А как вы назовете ее слово?

Это заставило Милли – с ее стороны – устремить на него пристальный взгляд, впрочем, возможно, пристальный лишь отчасти, инстинктивно стараясь выиграть время, чтобы осознать до конца, что она оказалась несколько глубже втянута в реальность, чем предполагала.

– То есть, лорд Марк? А как вы сами назовете ее слово?

– Но я не обязан это делать. Я ведь ее не спрашивал. Вы же, очевидно, спросили.

А это немедленно заставило ее броситься на защиту – на защиту Кейт.

– Мы с нею очень близки, – сказала она в следующий момент. – Так что нам нет необходимости лезть в дела друг друга. Она, естественно, сама говорит мне многие вещи.

Лорд Марк усмехнулся, как бы сочтя это заключение неубедительным:

– Значит, вы имеете в виду, что она заявила вам то, что вы мне процитировали, по ее собственному побуждению?

Милли снова задумалась, впрочем ей тут скорее мешало, а не помогало собственное восприятие того, как в этот момент встретились их взгляды – встретились, как бы говоря один другому больше, чем каждый из них хотел выразить словами. Острее всего она сейчас чувствовала, что сама видит странность стремления своего собеседника вызвать сомнение в правдивости Кейт. Ей следовало бы беспокоиться лишь о том, чтобы твердо «стоять на своем».

– Я имею в виду именно то, что говорю: когда она говорила мне, что у нее нет никакого личного интереса…

– Она вам поклялась? – прервал ее лорд Марк.

Милли никак не могла понять, зачем ему нужно все так у нее выспрашивать, но ради Кейт все-таки решила ответить:

– Она не оставила у меня никаких сомнений в том, что она совершенно свободна.

– И тем самым никаких сомнений в том, что свободны вы?

Похоже было, что, как только он произнес это, он почувствовал, что вроде бы совершил ошибку, и Милли сама не смогла бы сказать, насколько брошенный на него сердитый взгляд дал ему это понять. Тем не менее он не позволил этому взгляду активно действовать дальше, сказав:

– Все это прекрасно, но с чего бы вдруг, милая леди, надо было ей клясться вам в этом?

Милли пришлось принять это «милая леди» как обращение к ней самой, хотя он должен был бы с изяществом отнести эти слова к опороченной им Кейт. И снова ей пришло в голову, что она вынуждена взять на себя часть этого позора.

– Потому что, как я уже сказала, мы с нею такие большие друзья.

– О! – произнес лорд Марк, и вид у него в этот миг был такой, будто это объяснение могло свидетельствовать как раз об отсутствии такой близости.

Однако уходил он так, словно в конце концов получил – более или менее – то, чего хотел. Милли же почувствовала, когда он обратился к ней с несколькими прощальными словами, что она дала ему несколько больше, чем намеревалась, или больше, чем, по идее, требовалось, – когда она уже взяла себя в руки – для защиты подруги. Достаточно странным фактически оказалось и то, что лорд Марк получил от нее о ней самой, и, под глубоким очарованием этого дома, безоговорочно прямо – так, как никто еще не получал: ни миссис Лоудер, ни Кейт, ни Мертон Деншер, ни Сюзан Шеперд. Ему хватило одной минуты, чтобы заставить ее потерять самообладание, и теперь ей очень хотелось, чтобы он поскорее удалился, чтобы она снова обрела самообладание или смогла в одиночестве легче справиться с его утратой. Но если он и задержался, это произошло из-за того, что он внимательно следил за приближением, от противоположного конца sala, одного из гондольеров, который, какие бы поездки ни назначались для ее компании с обслуживанием других, всегда, как самый декоративный, самый из них нарядный, самый накрахмаленный, должен был находиться во дворце – теоретически потому, что он может ей в любую минуту, из каприза, понадобиться, – чего она еще никогда, пользуясь неограниченной свободой в своей клетке, не делала. Загорелый Паскуале, оскальзываясь в своих белых туфлях на мраморном полу и постоянно вызывая у нее в памяти волшебное видение, ей самой не совсем понятно чего – то ли застенчивого индуса, чуть слишком бесшумного для ее нервов, то ли босоногого матроса на колеблющейся палубе корабля, – Паскуале предложил на их обозрение небольшой серебряный поднос, обремененный визитной карточкой, который он подобострастно протянул Милли. Лорд Марк, словно для того, чтобы им снова восхищались, задержался с уходом, давая ей возможность принять карточку; Милли прочла ее, ощущая, что ее самообладанию нанесен новый удар. Сия ненадежная величина сейчас настолько покинула ее, что даже, чтобы справиться с Паскуале, Милли пришлось изо всех сил скрывать ее исчезновение. Тем не менее усилие над собой было совершено уже к тому времени, как она спросила, внизу ли пришедший джентльмен, и даже спокойно приняла ответ, что он поднялся вслед за гондольером и ждет на площадке.