что, возможно, отец прав. Моя жизнь сложилась бы иначе, если бы моя мать была жива, но я думаю, что все равно жила бы там, где мне хотелось, и занималась любимым делом.

Как и Шила, некоторые дочери думают, что оскорбляют матерей счастливой успешной жизнью после их смерти. Успех отражает отделение, которое они не всегда готовы совершить. 32-летняя Роберта поясняет: «Потеряв маму в 16 лет, я почти ощутила – из любви к ней, – что должна вести ужасную жизнь. Я как бы сказала себе: “Если я люблю свою мать, должна доказать это самой себе, все испортив. Отказавшись от высшего образования. Отказавшись от счастья”». Это еще один способ почтить память матери, но не судьба дочери, а ее выбор. Немногие матери хотели бы, чтобы их дочери принесли себя в жертву.

Если смерть матери дает дочери шанс на более приятную, захватывающую или успешную жизнь, она имеет полное право на такое будущее. Нет ничего позорного в том, что использовать любые доступные средства ради успеха. Нет ничего позорного в том, чтобы превратить утрату в жизнь. Как феникс, птица из мифов, восстающая из пепла, любая дочь без матери может возродиться после трагедии. Чтобы расправить крылья и взлететь.

Эпилог

Мама рассказывала, что секвойи были выше нашего дома, а их стволы – такими огромными, что через них могла проехать машина. «Так и есть, – говорила она. – Маленький туннель насквозь». Мы жили в бывшем яблоневом саду, и все наши деревья плодоносили. Я не могла представить такое высокое или широкое дерево. Но открытки и фотографии, которые мама привезла из поездки с отцом в Северную Калифорнию, подтверждали ее слова. На одной фотографии она стояла рядом с гигантской секвойей красновато-коричневого цвета и радостно махала рукой. Нижние ветви располагались настолько высоко, что даже не поместились в кадре.

Жаль, эти фотографии не сохранились. Я не знаю, где они теперь. Время, переезды и неорганизованность плохо сказались на семейных фотографиях. Большинство я храню в блестящем бумажном пакете в нижнем ящике шкафа в своем доме в Лос-Анджелесе. Я все еще думаю, что однажды соберусь с силами, разложу их на ковре и рассортирую по времени, но эта задача пугает меня всякий раз, когда я пытаюсь к ней приступить. Фотографий – сотни, вероятно, даже тысяча. Они охватывают период между помолвкой моих родителей в 1959 году и последними месяцами жизни матери в 1981 году. Это вся ее взрослая жизнь. Когда я просматриваю карточки, меня не покидают мысли о тех, которые должны быть среди них, но которых нет, – о фотографиях мамы на церемониях вручения дипломов ее детей, мамы с ее внуками, смеющейся мамы с седыми волосами. Сегодня ей было бы 76 лет. Семьдесят шесть… Я не могу протянуть последний образ 42-летней матери так далеко в будущее. Для меня моя мама всегда останется молодой.

Я пыталась найти ее на протяжении жизни в разных местах, но она всегда ускользала. В Теннесси психолог поставил передо мной пустой стол и предложил изобразить разговор с мамой, но беседа вышла односторонней и натянутой. Астролог в Айове не смог найти ее на моей карте. Шаман с хрустальным маятником в Малибу улыбнулся, кивнул и сказал, что она «в свету». Если бы мне пришлось указать местонахождение моей матери, я бы сказала, что она нигде и везде одновременно. Она – расплывчатое воспоминание, которое я не могу собрать воедино, и кроткий дух, который наполняет все мои дни. Она парит на заднем плане моей жизни – свободная и бесформенная, как воздух.

Быть дочерью без матери – значит жить с осознанием чего-то неощутимого. Да, чего-то не хватает. Но мы не должны забывать, что это «что-то» было у нас.

Быть дочерью без матери – значит страдать от парадоксов и противоречий, жить с постоянной неразрешенной тоской. Но еще быть дочерью без матери – значит познать жесткость выживания, приобрести знания и зрелость, которую другие не получили в столь раннем возрасте, и осознать силу обновления и возрождения.

«Мы приобретаем многое, нравится нам это или нет, – говорит Коллин Рассел, которой было 15 лет, когда ее мать умерла. – Из несчастья и сложностей возникает сила. Я не стала бы такой чувствительной, если бы не лишилась матери. Я знаю, что принимала бы многое как должное. Думаю, у меня не сложилось бы такое восприятие жизни и смерти».

В подростковые годы я придумала особую игру: оценивала все хорошее в своей жизни и сравнивала это с возможностью вернуть мать. В студенческие годы выбор был простым. Обменяла бы я образование на шанс вернуть маму? Конечно. Своего молодого человека? Да, даже его. Когда мне исполнилось 20 лет, ответы уже не были столь однозначными. Отказалась бы я от карьеры журналистки? Хорошо. От научной степени по писательскому делу и лет, проведенных в Айове? Ну, ладно. От квартиры в Нью-Йорке, первого контракта на книгу, верных друзей? Наверное… Возможно… Я не знала. Когда мне исполнилось 30, я перестала играть в эту игру. Это произошло в тот день, когда я посмотрела на мужа и дочерей, оценила жизнь, которую мы построили вместе в Калифорнии, и поняла, что больше не готова совершить такой обмен.

Что это значит? Что я эгоистичный человек? Или тот, кто обрел любимую жизнь, несмотря на раннюю утрату? Я считаю верным второй ответ. 31-летняя Дебби соглашается со мной. В подростковые годы младшая сестра и мать были ее самыми близкими подругами. Но когда Дебби исполнилось 22 года, сестра погибла в автокатастрофе, а через год мать умерла от рака. «Люди спрашивали меня: “Если бы ты могла что-то изменить в жизни, что бы изменила?”, – говорит Дебби. – Я отвечала, что ничего. Мне жаль, что некоторые события произошли со мной, но я бы ничего не стала менять. Утраты переплелись с моей жизнью. Они стали такой важной частью моей личности и взросления, частью человека, которым я являюсь сегодня. И мне нравится этот человек. Жаль, что это произошло со мной, но я сама решаю, хорошо это или плохо».

44-летней Венди было 15 лет, когда ее мать умерла. Теперь она с мужем воспитывает 16-летнюю дочь. «Иногда меня поражает, как события меняются со временем, – утверждает Венди. – Если проработаешь свое горе – исцелишься, и это удивительно. Столько вещей, приносивших мне огромную боль, теперь стали насыщенными и ценными благодаря смерти матери».

Мы, дочери без матерей, что-то вынесли из их смерти. Возможно, эти уроки не должен получить ни один ребенок