на Истир смотреть скачки, старухи собрались на посадничьем дворе и принялись лепить Зимерзлу. Подростки на волокушах возили им чистый снег со склона холма, а руководила всеми Звенила. Хотя она и была чужой здесь, рассказ о том, как она одним прикосновением пробудила княжича от многодневного беспамятства, внушил всем в Журченце уважение к ней. Вот и сейчас, пока женщины готовили столы, она ходила со стариками и старухами по улочкам городка и славила каждый дом, призывала на него благополучие богов, собирая в мешки угощения к общему столу. За этот стол придут и духи предков – кто сумеет призвать их милость и защиту на головы потомков, как не она?

Когда начало темнеть, посадничий двор заполнился народом. Все были веселы, оживленны, почти ото всех уже попахивало вареным медом. В ночь прихода нового года не полагается спать, чтобы не призвать к себе смерть, и каждый был настроен веселиться до самого утра.

– Пошел бы и ты, княжич! – позвал Светловоя Миломир. – Неловко: все там, а ты здесь…

Светловой сидел возле очага в гриднице, где пока было пусто, и смотрел в ровно горящий огонь. На душе у него было тихо и спокойно, но тоски не было, впервые за много месяцев. Лихорадочное оживление Звенилы, которая почти не отходила от него в эти дни, сожгло его тоску, не раздражало, а успокаивало. Впервые с самой Купалы Светловою не хотелось никуда идти, не хотелось никого искать, звать – даже ее, Лелю-Весну. Сейчас, когда земля была скована снегами, вода – льдами, а небо – снеговыми тучами, Светловою не верилось, что она есть где-то на свете. В его душе было тихо и пусто. Прежнее страстное стремление к весне осталось там, в беспамятстве.

– Иди, княжич! – хмуро повторил Миломир. – Люди тебя ждут. Хоть ты и не здешний, а они боятся, что боги обидятся. Да и невеста…

– А Звенила где? – спросил Светловой, нарочно перебивая, чтобы не слышать о невесте.

– Да где ей быть? – неохотно ответил Миломир. – Вон она, пляшет, рукавами машет. Зимерзла-душа, во всем Навье хороша…

В голосе его было явное неодобрение. Миломир не мог не думать о Смеяне и не мог примириться с тем, что ее место возле Светловоя заняла, как получается, тощая костлявая старуха с безумными глазами – Зимерзла Зимерзлой.

Как на горе на высокой,

На туче на широкой

Стоит двор на семи столбах,

На семи столбах, на семи верстах,

Вкруг того двора тын серебряный,

Вкруг того двора – шелкова трава,

На травиночке по жемчужинке,

На былиночке – камень-самоцвет! —

громко запели на дворе сотни голосов, мешая дебрический, речевинский, смолятический выговоры. Началась песня Зимерзле, и в общем хоре Светловой различал сильный, пронзительный, по-своему звучный голос Звенилы. В нем было что-то от свиста ветров, от гула зимней бури в лесной чаще, от треска морозов. Ее голоса не могут не услышать божества: и те, что правят сейчас земным миром, и те, чьего правления род человеческий с нетерпением ждет.

Вдев руки в рукава полушубка, наброшенного на плечи, Светловой вышел на двор. Было уже почти темно, синие зимние сумерки сгустились, но пламя священного костра горело ярко, желтые и красные языки жадно лизали темноту, и казалось, что они достают до неба, бьются о него, стучатся в ледяной свод, стремятся пролизать его насквозь, как тот Змей в кощуне о Свароге-кузнеце хотел пролизать насквозь дверь небесной кузницы. Огонь, жертвы, песни, хоровод, общий порыв сотен и тысяч человеческих душ разрушат этот ледяной свод, призовут на землю красавицу-Весну!

Посадничий двор был широк, но людей в хороводе было так много, что они стояли тесно, почти прижавшись друг к другу плечами. Но так было даже лучше, теплее, веселее, надежнее. В середине хоровода возвышалась Зимерзла. Перед ней боролись двое. Один, с дубовой дубиной, был одет в красивую беленую рубаху поверх полушубка, подпоясан красным вышитым кушаком, на голове его покачивал тяжелыми колосьями венок из необмолоченной ржи. Это был «богатый Коледа»; присмотревшись, Светловой узнал Преждана. Второй, с осиновым колом, был одет в потертый и порванный заячий кожушок, подпоясан лыком, на голове его топорщился неряшливо сплетенный венок из пустой соломы. Это был «бедный Коледа» – тот, кто на сегодняшних скачках пришел последним. Поединок их был битвой доброй и злой судьбы всего городка в наступающем году и служил одной из самых важных частей долгих праздников. Притоптывая и медленно двигаясь по кругу, люди в хороводе следили за их неспешной схваткой и пели:

У двора того да три терема,

А в трех теремах да три окошечка.

В те окошечки три гостя идут:

Первый гость идет – ясен Месяц,

Другой гость идет – частый Дождичек,

Третий гость идет – светло Солнышко!

«Богатый Коледа» постепенно стал теснить «бедного», без жалости охаживать его по бокам дубиной. «Бедный Коледа» отступал, поддаваясь, защищался осиновым колом; вдруг раздался треск, словно громовой удар, осина переломилась, обломки упали в притоптанный снег. «Бедный Коледа» рухнул лицом вниз, закрывая руками голову, а «богатый» высоко поднял свою дубину, торжествуя победу.

Женщины стали подходить со всех сторон к снежной Зимерзле, перед которой приплясывала на снегу Звенила, потрясая распущенными волосами и размахивая широкими рукавами. Женщины с поклонами подавали ей пироги, блины, хлебы, горшки со сметаной, пряники и хлебных коровок с масляными головками; Звенила складывала все это возле ног Зимерзлы. А хоровод пел:

Там три двери – то три облака:

У одних дверей – светлый Дажьбог,

У других дверей – Громовик-Перун,

А у третьих дверей – Лада Щедрая!

Пред Дажьбогом все громы гремят,

Пред Перуном блещут молнии,

Перед Ладою заря цветет!

Лада пташек вынимает,

Светло Солнышко в мир выпускает!

Тем временем парни и мужчины стали подносить жерди, хворост, солому; из всего этого под песню поставили шалаш вокруг Зимерзлы. Упирая в снег жерди, мужчины обкладывали их хворостом и соломой, и скоро стены нового «небесного терема» скрыли зимнее божество вместе со всеми приношениями. «Богатый Коледа» поднес к «терему» факел от священного костра, и жилище Зимерзлы ярко вспыхнуло. Хоровод распался; прыгая на месте, хлопая в ладоши, стуча железом о железо, люди кричали во весь голос, гоня прочь тьму и холод, а Зимерзла пылала в своем тереме, огненный столб протянулся от земли до темного неба. Парни с «богатым Коледой» во главе все подбрасывали солому, не давая огню утихать. Пусть зиме владеть землею