В этой полемике я задавался вопросом: «Почему Лем отказывается от своего оптимизма именно тогда, когда его оптимистическое утверждение, что диктатура должна пасть, потому что глупость должна проиграть в борьбе с мудростью, наконец, подтвердилось?» Не прошло и года, как наступило 11 сентября 2001 года – первое и, к сожалению, далеко не последнее доказательство, что Лем был прав, а XXI век будет выглядеть так, как он предвидел, а не как в оптимистических видениях девяностых. Глупость сегодня триумфует, мудрость – терпит поражение.

В каком-то моменте разговора нас прервала летняя гроза, которая прошла над Краковом. Молния ударила совсем близко, и вдруг в доме в Клинах погас свет. Лем оживился, как будто получил какую-то хорошую новость. «Подождите секунду, я сейчас включу генератор!» – выпалил он и буквально выбежал из кабинета. Через мгновение раздался ужасный грохот, как будто от корабельного двигателя – как я позже узнал, это и был грохот корабельного двигателя. Лем вернулся счастливым.

Как я узнал много лет спустя[472], Лем долго медлил с решением вернуться в Польшу, а Томаш и Барбара, в свою очередь, не могли этого дождаться. Писатель придумывал много искусственных барьеров и напоминал, что при всех своих недостатках жизнь в Вене имеет много преимуществ. В Вене гораздо проще был доступ к мировым медиа, и там не выключали свет по любому поводу (или вовсе без повода).

Семья искала всяческие способы опровергнуть эти доводы. Проблема оторванности от мировых медиа была решена с помощью установления на крыше новой гигантской спутниковой антенны, на монтаж которой было тогда выдано специальное министерское разрешение. Сегодня, во времена цифрового телевидения, эта тридцатилетняя антенна бесполезна, но её демонтаж слишком дорогой, более того – она являет собой нечто наподобие памятника – ретрофутуристического напоминания, что в восьмидесятых годах ХХ века считалось современным.

Куда хуже было с отключением света, который действительно был проблемой всех пригородов аж до вступления Польши в Евросоюз, что повлекло за собой модернизацию инфраструктуры. Живя много лет под Варшавой, я сам помнил, что, когда приближалась гроза, нужно было всё сохранить и выключить компьютер, потому что вот-вот снова выключится свет – дай бог, чтобы в этот раз только на час, а не на всю ночь, потому что бывало и такое.

Сегодня эти проблемы решаются просто – покупается любой удобный генератор в любом строительном магазине. В ПНР, однако, таких продуктов на рынке не было. Не говоря уже о том, что не было самого рынка.

По спецзаказу Лема и снова со специальным министерским разрешением была изготовлена определённая конструкция на Заводе железнодорожной автоматики Польских государственных железных дорог. Я не называю это «оборудованием», потому что это не совсем то, что можно перенести в другое место и включить там. Это не продукт массового производства – это уникальная единоразовая конструкция, требующая собственного помещения – отдельного сарая на заднем дворе.

Сарай скрывал в себе инсталляцию, напоминающую декорации старого фильма science fiction. У неё были старомодные регуляторы, часы и идентификационные пластины; приводилась в действие корабельным двигателем, выхлопная труба которого эстетично была встроена в каминную трубу, выходящую из сарая. Я могу представить себе, сколько радости Лему – который ведь никогда так и не перестал быть тем мальчиком из «Высокого Замка» – приносил каждый повод поиграться такой Машиной.

Равно как спутниковая антенна на крыше, машина уже много лет стоит неиспользуемая. Она являет собой очередную достопримечательность дома Лема, хоть и вполовину не так удивительную, как сам дом.

Когда я побывал в нём впервые в жизни, моё чувство ориентации – как правило, оно меня не подводит – покинуло меня почти сразу. Дом полон антресолей – полуэтажей, четвертьэтажей, одна-третья-этажей и полутораэтажей, между которыми проходят ступени, порой одновременно ведущие вверх и вниз, как на картине Эшера. Сквозь этот лабиринт я пробрался только потому, что пользовался секретными рекомендациями Барбары Лем – «сейчас влево, потом вверх, потом вправо и сейчас уже прямо».

В конце концов я оказался в кабинете писателя – том знаменитом, известном по большинству фотографий – с гигантской библиотекой, в которой к части книг нужно подниматься по лесенке. С тех пор я бывал в его доме ещё несколько раз и успел понять несколько его секретов: например, некоторые тайники – узкие, тесные и тёмные, втиснутые под лестницей или между половинчатыми этажами и скрывающие старые печатные машинки или запас бумаги.

Я не знал тогда истории этого дома, такой же сложной, как и сам Лем, но при этом демонстрирующей, как невероятно история переплела судьбу Польши и жизнь Лема, и не в каком-то эфемерном метафизическом смысле, но в самом что ни на есть реальном – в этом конкретном случае вполне материальном, из кирпича и цемента.

В отличие от первого дома Лемов в Клинах, в котором от решения о покупке до переезда прошли месяцы, этот второй дом строился целых десять лет, на протяжении которых не было понятно, кто и когда здесь будет жить. Но по порядку.

В середине семидесятых Лем начинает жаловаться на тесноту. Кроме постоянных жителей, к ним регулярно приезжают гости – например, странная австралийка, которая приехала к Лемам без предупреждения, объяснившись, что пишет научную работу о Леме, и какое-то время у них жила, потому что ей некуда было идти. Семья называла её Аделаида – по названию города, из которого она приехала (настоящее её имя затерялось в путанице истории)[473].

Лемы не хотели уезжать с улицы Нарвик. Здесь жили их приятели – Блоньские, Мадейские и пан Зависляк, который поддерживал лемовские машины в состоянии боевой готовности. Необходимость помогать друг другу в кризисных ситуациях – например, выталкивать машину из снежных сугробов (если верить письмам, Лем регулярно делал это для Блоньского, но тот никогда не ответил ему тем же из-за другого суточного распорядка), следить за домом во время дальних поездок или отвезти в больницу в случае внезапного кровотечения – связала между собой местную общественность. Если бы не помощь Мадейских, Лем, вероятно, насмерть истёк бы кровью в 1976-м.

Щепаньский, у которого постоянно были какие-то стычки со своими соседями в Касинке, предостерегал Лема, что он не должен так легкомысленно терять это сокровище, которым является проживание среди друзей. Но как поменять дом, не меняя адреса? Лемы думали о том, чтобы перестроить старый дом, но архитекторы не советовали. Вероятно, правильно – вышло бы некрасиво, да и много это бы не исправило.

Лемы в первую очередь нуждались в большом помещении для кабинета с библиотекой, а в старом доме его просто негде было сделать. Постройка ещё одного этажа – даже если бы технически это было возможно (а похоже, что не было) – ничего бы не изменила.