Мурзин (уже называвшийся тогда Вериным) находился в числетех лиц, которые обеспечивали сохранность отправки золота. Но, судя по доносуРусанова, он сохранил связи с эсерами и являлся их осведомителем. Эсерыпостоянно следили не только за ходом переговоров большевиков и правительстваГермании, но и пытались сорвать выполнение Россией обязательств по выплатеконтрибуций. И благодаря своему агенту в Энской ЧК (Верину) знали обо всехдеталях отправки золота. Увы, сообщал Русанов, прибывший в то время в Энск дляруководства отправкой Всеволод Юрский не скрывал от своего бывшего соратникаровно ничего, потому что не знал его истинного политического лица.Осведомленные Вериным обо всех деталях отправки, охраны и состава эшелона,эсеры заложили близ Москвы динамит под железнодорожные пути, по которым долженбыл пройти первый «золотой эшелон». Наготове был даже грузовик, чтобы послекрушения эсеровские боевики могли вывезти часть золота. Не удалась диверсия попричине сущей нелепости: грузовик, на котором к месту будущего взрывадобиралась группа, потерял управление и врезался в дерево. Пока приводилимашину в порядок, прошло довольно много времени, момент был упущен – эшелонпроследовал в Москву. Попытка вывезти динамит обратно не удалась: обходчикиобнаружили его. Некоторые участники акции были выслежены и арестованы.Впоследствии, в 1922 году, они давали показания на процессе 22 эсеровскихвождей в Москве, однако роль Верина в той истории так и осталась в тайне.

«Но процесс эсеровских вождей еще впереди, – с интересомчитал Храмов показания Русанова, по-журналистски, художественно написанные. –Пока же на дворе осень девятнадцатого года. Узнав о неудаче со взрывом, Веринна время затаился и никаких враждебных выпадов не предпринимал. Однако хватилоего ненадолго. 14 октября Ленин подписал постановление комиссии «Малого»Совнаркома по использованию денежных бумажных ресурсов страны. Задача передкомиссией ставилась грандиозная: в срочном порядке ликвидировать все аннулированныеСовнаркомом процентные бумаги прежних правительств. Попросту говоря, сжечь«царские деньги»…»

Насколько знал Храмов, в Энске акция была проведена свыдумкой. Сжечь предстояло кредитные билеты, облигации займов, акции, купоныцарского казначейства, «романовки» и «думки». Их и сожгли, всю зиму отапливаяразличные советские учреждения, а также баню на улице Ковалихе, куда частенькохаживало городское начальство.

«Имелось распоряжение правительства о полном уничтожениивсего «энского запаса» ценных бумаг, – писал Русанов. – Однако в это же времяна европейских биржах произошел массовый выброс «романовок» и «думок». Они былиеще в большой цене, и лица, продававшие их, получили немалую прибыль. Тогдапредполагалось, что дензнаки попали в Европу через Прибалтику и Финляндию ипоступили из казанского золотого запаса, перехваченного белогвардейцами. Ноесть данные, позволяющие предположить, что они тайными путями переправлялись изЭнска. Мешки похищались непосредственно из котельной бани на Ковалихе, для чегопод стеной был вырыт подземный ход, ведущий в сарай с углем. Непосредственноеотношение к обеспечению секретности уничтожения денег имел отряд чекистов,которым командовал Верин. По некоторым сведениям, он часто оставался впомещении котельной один. Пользуясь своим служебным положением, он обеспечивалхищение ценных бумаг, вместо которых сжигалась обычная резаная бумага, которую,согласно приказу того же Верина, тайно доставляли из находящейся неподалекутипографии. Что касается средств, которые были выручены за проданные наевропейских биржах «романовки» и «думки», то они перечислялись на счет некоегоГаврилова в банке «Crйdit Lyonnais». Гаврилов – один из псевдонимов товарищаЮрского, известного прежде как Андрей Туманский. Юрский с 1919 года постояннокурсировал между нашей страной и заграницей, где исполнял особые задания…»

Тут донос Русанова обрывался. Более поздних материалов вделе не было, кроме пресловутой справки о сердечной недостаточности. Видимо,когда Русанов дописал эту оборванную на середине строку, ему внезапно попалавожжа под хвост – и он кинулся осуществлять ту самую попытку к бегству, котораястоила ему жизни. А может быть, что-то другое там произошло, в кабинетеследователя Полякова в тюрьме на Арзамасском шоссе? Тайна сия велика есть,темна вода во облацех, никто теперь ничего не узнает, мертвы и Русанов, иПоляков.

А впрочем, неважно. И сами Русанов и Поляков не важны. Важныденьги, которые прилипли к рукам Юрского. И важны передвижения Риты Ле Буа, егобывшей знакомой, по Стране Советов…

Деньги, если показания Русанова не вымысел, если они и всамом деле прилипли к рукам Гаврилова (Юрского, Сазонова), находятся сейчас вбанке «Crйdit Lyonnais», недоступном любому нормальному советскому человеку. Авот Рите Ле Буа они доступны. Или… Бредовая, конечно, мысль, но в качествепревентивной версии вполне сойдет. Что, если банковский счет в упомянутом«Crйdit Lyonnais» Юрский завещал своему сыну, назначив Риту Ле Буадушеприказчицей? И теперь она пытается или добиться от Павлова доверенности нараспоряжение деньгами, или вообще заставить рвануть в Европу, поближе кпапенькиному наследству?

Звучит, конечно, авантюрно. Вернее, в духе авантюрныхроманов. Ну просто книжка «Наследник из Калькутты»! Однако донесение Ждана проразговоры о кладе, который Павлову оставил в наследство отец… Это треп? Или нетреп?

Судя по информации из Олкана и Х., Павлов не делает никакихпопыток сорваться с места и ринуться получать какое-либо наследство или искатьклад. Съездил в Х., похоронил мать – и вернулся на железнодорожную станцию, гдеработает кочегаром.

Неужели Рита Ле Буа выманила у него доверенность? И теперьона – распорядительница счетов Гаврилова (Юрского, Сазонова)? Если да, то гдеона держит доверенность? Кому-то передала на хранение? Прячет среди своих вещейв гостинице?

Или то, что пришло в голову Храмову на эту тему, – всеголишь домыслы и фантазии, а речь идет о чем-то другом?

Пока неизвестно. Дело непростое, требует самого пристальноговнимания. Понятно только одно: Риту Ле Буа необходимо задержать в Энске. У неебилет до Парижа… Ну так не полетит она ни в какой Париж! Пока, во всякомслучае.

Кажется, проживи Татьяна Ле Буа еще век или даже два, а всеравно тех дней, последних дней оккупации не забудет никогда!

Началось с того, что в Париже появилась наконец Рита.