лыжах. И хорошо, иначе бы он полез в чащу раньше времени. Сейчас же не оставалось ничего иного, как обложить этот участок леса наблюдением, и постараться найти точку входа (или выхода), где удобнее всего выбираться из леса не оставляя следов. Один из активистов, бывший браконьер, а ныне просто пьяница Сеня, уверенно указал на ручей, бравший своё начало в лесном массиве, и пересекающий проселок между Слободой и Черёмуховым. Ему и поручили смотреть в оба за чужаками в этом месте. В начале апреля Макаров вовсе перебрался в Слободу: дела на фронте были не ахти, белые начали наступление, Бугульме предстояло очередной раз сменить хозяев, и его организаторские возможности резко стали падать в цене: Москве сейчас больше нужны были солдаты, а не секреты. Он занял постоялый двор в центре села, разместив там свою невеликую команду, сам же жил в небольшом домике, с одинокой хозяйкой – лучшей подругой Ирмы (надо ли объяснять, что дом и хозяйку Макарову преподнёс я?). К середине апреля загрохотало, фронт таки приблизился и вот-вот должен был прокатиться мимо на запад. Приближался и момент истины – если Туманов действительно тут, то самая пора ему себя проявить, и вывести свой обоз на свет Божий. К этому предстоящему событию мы с Макаровым готовились каждый по своему. Он, что ни день, гонял свою команду вокруг того участка леса, изучая местность и высматривая новые следы, появляющиеся из-под снега. Почти каждый вечер собирал актив и проводил инструктажи, повышал бдительность и готовил его к партизанщине, если фронт уйдёт дальше и придёт Колчак. А я приготовил из тряпья шнурочки, которые натёр чёрным воском, и присыпав их своим порошком незаметно вплёл в гривы лошадей, которых гоняли по лесам Макаров и его нукеры. Теперь в любой момент я мог узнать, где торчат эти непоседы. В постоялый двор я входил запросто, став к этому времени для чоновцев своим человеком, как и для их шефа. Входил всегда не с пустыми руками, понятное дело: ублажал ратный люд разными подношениями, как и полагается исправному лавочнику. 15 апреля для меня началось с визита пана Вешнивецкого, влетевшего в мою лавчонку взъерошенным жаворонком – притащил в клювике важную инфу, полуденный птах. Загадочно оглядываясь доложил шановний, что не далее как полчаса назад, много – час, по улице прошествовал чужой, верхом, проехал мимо моей лавки и постоялого двора, а вот на почтовую станцию заглянул, после чего уехал дальше восвояси. Интересно. В лавку не зашёл, на постоялый двор тоже, а на почту заглянул? Заглянем и мы, что за новости – чужакам нужна почта, а не лавка с постоялым двором? Сунув пану полфунта табака (заслужил, заслужил), я чинно прошествовал к почтовой станции, узнать нет ли мне срочной корреспонденции. Обычно. это я делал раза два в неделю, встречаясь со своим очередным информатором в привычной ему обстановке: уж очень своенравен был Боцман. И не подвёл ведь, старый морской волк – буквально с полчаса назад от него ушёл этот странный чужак. Ничего на выспрашивал, послушал трёп двух местных болтушек, назвался торговцем из Спасска, якобы едет в Бугульму, испил водицы и узнав, что в Бугульме нынче Колчак был таков. Одет справно, по зимнему, средних роста и лет, в седло поднимался без особой сноровки, а вот слетел с седла, по приезду, слишком ловко. Эта разница и насторожила советского почтового служащего, ветерана Порт-Артура. Бдительность должна быть вознаграждена, поэтому на широкую ладонь Боцмана упал коробок спичек. Глазастый дед, вполне могло статься, что этот груздь из нашего лесочка. Я сунулся на постоялый двор, прихватив кулёк из лавки, но Макарова там не было, задержался по срочному делу дома. Представляя себе это «срочное дело», я с ухмылкой добрался до его избы, стоящей от постоялого двора через три улицы. Деликатно стукнул калиткой, протопал к крылечку и ещё пару раз царапнул окошко – отчиняйте, любовнички, дело есть.

Макаров слушал информацию, без спешки натягивая галифе поверх кальсон, сыто мурча что-то там себе под нос. Расслабился, твоё высокоблагородие, так и Царствие Небесное проворонишь. Наконец, вникнув в частности, Поручик стал набирать скорость в мысли и движениях… На улицу вышли почти бегом, Макаров уже горел нетерпением поднять на крыло своих соколов и сцапать этого чужака – не мог тот далеко уйти. На коня вскочил он один, я-то по своему степенству был пешим. Поэтому, пока добрался до постоялого двора, поспел уже к самому разгару – в прямом смысле: постоялая изба полыхала, выстреливая клубы чёрного дыма до самого неба. Вот тебе и встали на крыло!

Пока притряслась пожарная телега с насосом и бочкой, пока прибежали соседи с баграми и топорами – изба уже пылала так, что поливать водой надо было не её, а соседние строения, того и гляди вспыхнут следом. Набежавшие сельчане успели лишь отвязать лошадей от коновязи, да отвести их в сторону. Ни одного макаровского бойца на улице видно не было. Поручик не даром жевал хлеб профессионала: пока шла суета с огнеборством, сложил в уме два и два, и послал старосту за Сеней – если это был Туманов, то глазастый Семен обязан был его выследить ещё от леса. Увы, активист как в воду канул (впоследствии, через несколько дней, его действительно выловили в Волчьей, шумевшей талой водой). Когда потушили огонь, принялись разбирать завал из обгоревших брёвен, и ожидаемо обнаружили пять тел. Все макаровские бойцы были на месте, сильно обгоревшие, но без видимых внешних повреждений и ран. Уже вечером, разогнав любопытствующую и жадную до дармовых зрелищ публику, я в присутствии Макарова, которому объяснил, что имею начальное медицинское образование, провёл короткое вскрытие, прямо в уцелевшем сарае постоялого двора. Потрошил не в полном объёме, знал уже, где и что искать. Так и оказалось: у троих сломаны шейные позвонки, у одного проломлен череп с левой стороны, у пятого смят и деформирован кадык. Узнаваемо знакомый почерк.

Одним словом – тревога! Свистать всех на верх. Но увы, не было больше у Макарова, да и у меня, никаких резервов – Туманов обескровил нас походя, мимоходом, ещё даже не начав воевать. Кроме совершенно не обученного военному делу сельского актива, не было у нас больше никого. Шедшие на запад разрозненные воинские подразделения красноармейцев в условиях отступления нам подчиняться были не готовы, о чём краскомы открыто заявляли Макарову, глядя мимо предъявляемых им печатей и подписей на бумажке:

– У нас приказ, товарищ… Следуем на позиции!

Делать нечего, собрали то, что было в доме