— Да, сэр.

Хозяин дома отстегнул свое снаряжение, и подошел к очагу, где присев на корточки растопил торф, всегда лежавший там, пока не разжигался огонь. Когда повеяло дымящимся мхом, Дариус поднял люк в земляном полу и спустился за едой, элем и пергаментом. И вернулся уже с сыром, хлебом и копченой олениной.

Огонь освещал лицо гревшего руки Тора, когда парень спросил:

— Как теперь со всем этим быть?

Дариус присоединился к нему и разделил то немногое, что мог предложить, со своим единственным гостем, когда-либо бывавшим в его доме.

— Я всегда считал, что судьба склонна преподносить весьма странные союзы. Но даже предположить, что мы можем сойтись интересами с одним из тех… просто немыслимо. Хотя с другой стороны, он, казалось, не меньше нашего был потрясен и встревожен. По правде говоря, эти пожиратели грехов жалуют нас не больше, чем мы их. Для них мы как крысы под их ногами.

Тормент передал флягу.

— Никогда не испытывал желания кровосмешения с ними… они вызывают у меня отвращение. Все без исключения.

— Он чувствовал себя не лучше. Тот факт, что его кровный сын забрал женщину и удерживает ее даже в течении дня в его стенах, причиняет ему такое же страдание. Он как и мы полон желая, чтобы обе стороны вернулись по своим семьям.

— Использовав нас?

Дариус холодно улыбнулся.

— Он хочет покарать сына. И единственный действенный метод — это забрать у него женщину — его «любовь» — оставив с бременем потери и знанием того, что низшие нанесли ему поражение. А если мы приведем ее домой целой и невредимой? Ее семья переедет, забрав ее с собой, и никогда, никогда не позволит произойти подобному снова. Она проживет долгую жизнь на земле, пока этот пожиратель грехов должен будет знать это, до тех пор, пока дышит. Это в их природе — и именно такое, своего рода, разрушение души отец не сможет проделать без тебя или меня. Именно поэтому нам и было указано, куда отправиться и что мы там найдем.

Тормент покачал головой, словно не мог понять логику другой расы.

— В глазах ее рода она станет изгоем. Кроме того, глимера станет избегать весь ее…

— Нет, не станет. — Дариус поднял ладонь, пресекая возражения парня. — Потому что глимера никогда не узнает. Никто не узнает. Эта тайна останется между мной и тобой. Воистину, у пожирателя грехов нет причин выступать, чтобы от него отвернулся его собственный вид… таким образом, женщина будет спасена от падения.

— Однако, как мы провернем такой обман с Сампсоном?

Дариус поднес флягу с элем к губам и сделал глоток.

— Завтра, с наступлением ночи, мы отправимся на север, как и указал пожиратель грехов. Разыщем женщину, вернем ее семье и скажем, что она находилась у человека.

— Что если женщина расскажет?

Дариус задумался об этом.

— Подозреваю, что, будучи дочерью глимеры, она прекрасно осведомлена о том, как много ей грозит потерять. Молчание защитит не только ее, но весь ее род.

Хотя все вышесказанное велось с учетом того, что она будет находиться в здравом уме, когда они ее найдут. А это может оказаться и не так, может Дева-Летописеца освободила измученную душу женщины.

— Это может оказаться засадой, — пробормотал Тормент.

— Может и так, но что-то не верится. К тому же стычки меня не страшат. — Дариус поднял взгляд на своего протеже. — Худшее, что со мной может случиться — это если я умру в погоне за невинным — нет способа уйти лучше. Если это окажется ловушкой, гарантирую, что прихвачу с собой в Забвение легион, стоящий у меня на пути.

Лицо Тормента осветилось уважением и почтением, и Дариус почувствовал грусть. Если бы у парня был настоящий отец, вместо бессердечного пьянчуги, ему бы не пришлось испытывать подобных чувств к постороннему.

Как и находиться в этом скромном убежище.

Как бы там ни было, у Дариуса не хватило духу указать на это его гостю.

— Еще сыра?

— Да, спасибо.

Покончив с трапезой, взгляд Дариуса переместился на его черные кинжалы, крепившиеся на нагрудных ремнях. У него возникла странная убежденность, что не пройдет много времени, как Тормент получит свой собственный комплект — парень был весьма умен, изобретателен и обладал отличными инстинктами.

Конечно, Дариусу еще не приходилось видеть его в бою. Но это обязательно произойдет. Тем более, посреди этой нескончаемой войны.

В свете огня Тормент нахмурил лоб.

— Сколько они сказали, ей было?

Дариус вытер рот пергаментом и почувствовал, как напрягся его затылок.

— Не знаю.

Они погрузились в молчание и Дариус догадался, что то, что ему внезапно пришло на ум, крутилось и в голове Тормента.

Последнее, в чем они нуждалась в этой ситуации — это серьезное осложнение.

Однако, засада это или нет, они направились на север, к прибрежной территории, указанной им симпатом. Оказавшись на месте, они прошли через небольшую деревеньку и отыскав среди скал описанное им пожирателем грехов убежище… обнаружили, что их обманули.

Или использовали, чтобы привести их обоих к той рептилии.

Однако, по правде говоря, Дариус не удивился. Пожиратели грехов не заслуживали доверия, зато испытывали непреодолимую тягу к корысти… и мстили даже собственным отпрыскам.

Это был случай преобладания сущности над характером: последнее проигрывало. Сущность делала их совершенно непредсказуемыми.

Они с Торментом собирались найти, что искали на севере у моря. Он был абсолютно уверен, что они ее найдут.

Вопрос только в том, в каком состоянии найдут эту бедную женщину…

Когда Джон и Хекс наконец-то оторвались друг от друга, их первой остановкой стал душ в раздевалке. И так как важно было восстановить потерянные калории, они пошли в него врозь, Хекс — первой.

Ожидая своей очереди в зале, Джон усмехнулся — ему вроде как полагалось быть истощенным. А вместо этого был полон жизни, сил и просто переполнен энергией. Он не чувствовал себя таким сильным… никогда.

Хекс вышла из раздевалки.

— Твоя очередь.

Господи, она была прекрасна с этими грешными короткими мокрыми вьющимися, как после сушки волосами, халатом, облегающим тело, раскрасневшимися губами… Воспоминания о том, чем они занимались, подействовали крайне возбуждающе, но в конечном итоге он развернулся и пошел задом наперед — так, по крайней мере он сможет смотреть на нее чуть дольше.

Она улыбнулась ему, заставив его сердце забиться вдвое быстрее. Теплота и нежность преобразили ее, сделав воистину прекрасной.

Она была его женщиной. Навсегда.