докурила сигарету и не знала, куда деть окурок, подняла глаза на полковника. Он подвинул ей пепельницу.

— Ну, и сколько же ты убила наших парней?

— Я не успела. Она так и сказала, — «не успела», еще до конца не понимая всю глубину кощунства.

— Только первый день меня взяли на позиции, а тут ваши, — она замолчала.

Не зная от чего, но полковник сразу поверил ее рассказу. Может быть оттого, что за годы войны насмотрелся на всяких, будь-то наемники, или отщепенцы общества, мразь всякая, зарабатывающая на смерти других. Видел и воюющих женщин снайперов из интернационального отряда «Белые колготки».

Не похожа была эта затравленная страхом девочка ни на одних перечисленных вояк. Пальцы ее тоненькие, не огрубевшие от постоянного соприкосновения с металлом. Кожа лица нежна, еще не обветренная горным воздухом.

— Ну и что же, — размышлял полковник, — скажи кому, что у нее в руках была СВД и все. Разорвут на части, и никто не спросит, стреляла она из него или нет. Уж больно много парней полегло от этих вот баб с винтовками. То, что сначала надругаются над ней, сомнения нет, вон как разведчик смотрит на нее, как похотливый жеребец, впервые увидевший кобылицу. Передай ее солдатам и все — не жилец она больше на этом свете. Тем более в застенках МНБ, куда доставляют всех пленных.

— Ну, что же делать мне с тобой, — спросил полковник после долгого раздумья. Пленница молчала. А кто еще из твоих родных, близких остался в Карабахе?

— Отец с матерью, старики они, да три сестры младшие. Брат у нас был единственный. Она снова залилась слезами.

— Командир отдайте нам эту сучку, и мы заменим ей брата, сказал, молчавший до этого Рустамов. Это и определило решение полковника.

— Слушай меня внимательно, девочка, я слишком много убил людей на этом свете, но только в бою, защищая свою жизнь. Но никогда не убивал безоружных, так что и сейчас не хочу марать свои руки в женской крови, — полковник взял со стола сигарету и прикурил. Долго сидел он погруженный в свои мысли, пока сигарета не обожгла его пальцы. Он спокойно затушил окурок, подошел к пленнице и сказал:

— Я отпускаю тебя девочка, с миром. Пусть ВЕЛИКИЙ АЛЛАХ будет мне судья. Понятно тебе?

— Вы, что, командир, не поверил, услышанному приказу, разведчик. Она же сука, завтра снова возьмет снайперку и уложит не одного из наших парней. Эта реплика разведчика еще больше укрепило полковника к его решении.

— Все! Я так решил, Рустамов, и пусть катится на все четыре стороны.

— Позови ко мне моего водителя и двух разведчиков, а сам можешь идти и забавляться теми пермячками, пока особисты не пронюхали о них и не забрали их у тебя.

Передав приказ вывести на линию фронта пленницу и отпустить ее на нейтральной полосе, полковник остался в кабинете один на один со своей совестью. Она мучила его, разгрызая всю душу, но он так и не мог понять, почему ему стало так жалко, эту несчастную девочку, попавшую в жернова этой страшной войны.

За окном смеркалось.

Уже на небе появились первые звездочки, когда в кабинет вошел водитель и доложил об исполнении приказа. Он стоял у дверей, переминаясь с ноги на ногу и не решаясь что-то спросить, в руках у него была какая-та бумажка.

— Как там? — задал полковник неопределенный вопрос.

— Из мечети привезли погибших и ждут вас, для прощания. Дежурный по штабу просил передать, что все командиры прибыли на совещание. И еще, командир, я честно делал свое водительское дело и никогда ни о чем не просил вас, только поймите меня, я больше не могу, — он подошел и положил на стол бумажку.

— Тут рапорт о просьбе перевести в разведывательную роту, хочу отомстить за Тябрика и наших Джейранбатанских парней, что сложили голову за Родину, — он перевел дыхание, собираясь с мыслями, — и еще мужики просили сказать, — он замялся.

— Что просили, говори, не мямли.

— Правильно вы сделали, что отпустили армянскую девушку, вот и все.

Полковник поднялся со своего места и подошел к водителю. Бог не наградил его ни ростом, ни мужской силой, и он стоял перед полковником такой невзрачный, жалкий. Но в его маленьком теле было огромное мужество и отвага, не раз проверенная в боях.

— Передай мужикам нашим, что это решение подсказали они, так что без вас и вашей поддержки мне было бы не просто принять такое решение. Вы и только вы вселяете в меня веру в наше благоразумие. Я подпишу твой рапорт, Пусть АЛЛАХ даст тебе мужества. Он впервые обнял Хамбалу, за два года, что они были вместе и шли дорогами ада на этой проклятой войне.

Трель клаксона автомобиля среди ночи на улице Папанина, где располагался госпиталь, прервал воспоминания полковника. Он приподнялся, выключил настольную лампу, повернулся на правый бок, подтянул одеяло к самому подбородку и закрыл глаза. Усталость разом навалилась на него, и полковник уснул крепким сном еще не зная, что пройдет несколько месяцев, когда освобожденная им армянская девочка, рискуя своей жизнью, на своих хрупких плечах вынесет из плена и передаст представителям Международного Красного Креста одного из азербайджанских офицеров, прошедшего ад Карабаха.

Глава вторая

В строю едином

Друзей не выбирают — их находят

Верность к Родине порождает

верность к другу.

Бывают такие дни и недели, когда ничего существенного не случается и ничего особенного не происходит. Кажется, жизнь идет мимо, не касаясь тебя. Других людей она влечет на свою орбиту, ввергает в пучину событий, а тебя почему-то нет.

То ли она щадит тебя, то ли, наоборот, наказывает неизвестно за что. Постепенно накапливается недовольство собой, и появляется чувство досады. Начинают сбываться худшие твои прогнозы. Начинаешь беспокоиться, искать приобщения к чему-то существенному. Думаешь;

— Все люди, как люди, живут спокойно, без потрясений, все у них предусмотрено и расписано, а тебя почему-то лихорадит, трясет как мальчишку, а тебе уже за тридцать.

Сегодня полковнику снился сон, будто несет его река по течению как щепку, неизвестно куда. Он не греб против течения, даже не барахтался, просто несло его по волнам, и проснулся с ощущением какой-то глубокой досады.

Полежал с минуту, глядя в потолок, стал думать — почему, собственно, он должен всю жизнь плыть против течения? Разве мало людей, которые плывут себе и никогда над этим не задумываются? Он успокаивал себя, но досады после этого не убавилось.

С детства судьба