– Пожалуйста, Лорик, давай поговорим, пока мы одни, – попросила Жасент.

– О чем ты хочешь поговорить? Я собирался посидеть с женой, посмотреть, как она будет кормить Тимоте.

– Как раз о Доре и пойдет речь. Ей сейчас очень тяжело, и твоя задача – ее успокоить. Ты удивишься, но она видела вас с Сидони вчера около полуночи и бог знает что себе навыдумывала! Она призналась во всем Матильде – сегодня, когда очнулась от обморока. А я все слышала. Помня о том, что один раз ты уже поцеловал Сидо, и то был отнюдь не невинный поцелуй, я решила, что ты поддался старым демонам, – тем, которые вынудили тебя уехать из дома восемь лет назад.

– Тогда это было правильное решение – уехать. Я встретил Дору и ни о чем не жалею, – уверенным тоном ответил брат. – Табаруэт! Мне и в голову не пришло, что моя жена может нас увидеть… Ты, Жасент, сумеешь меня понять. У меня такое чувство, будто я заново родился. Появление Тимоте, моего второго сына, очистило мне душу. И я рассказал Сидо, до какой степени я счастлив, и ненадолго прижал ее к себе – без задних мыслей, – когда она собралась уходить.

– Если так, то иди скорее к своей любимой жене и расскажи ей, как все было на самом деле. Я только что выслушала версию Сидони, и знал бы ты, какой тяжелый камень свалился с моей души! Лорик, я больше не хочу ни трагедий, ни огорчений, ни страхов…

Брат посмотрел на нее задумчиво. Следовало ответить, но он лишь тряхнул волосами и молча вышел. «Жасент огорчится, и ее беспокойству не будет конца, когда Сидони устроится на новом месте во Франции, – думал он. – Лучше было бы ей все рассказать… Нет, у меня еще есть немного времени!»

Он вошел в супружескую спальню с твердым намерением успокоить жену. Маленький Шарль уже спал в смежной комнате. Стараясь, чтобы его слова прозвучали как можно естественнее, Лорик произнес:

– Знаешь, в обед я так напраздновался, что до сих пор есть не хочется! И я подумал: а не посидеть ли мне с Дорой? Может, я смогу ей чем-нибудь услужить, ей это сейчас необходимо.

Взволнованная такой заботой, супруга бросила на него обожающий взгляд.

– Конечно, мне это приятно! Я совсем тут заскучала в одиночестве!

– Дора, – понизил голос Лорик, – я хочу рассказать тебе одну историю. Только не перебивай, договорились? Бывают вечера, когда так приятно поболтать, нежно целуя друг друга в щечку…

– Какую историю? Я ведь уже не девочка.

– Это мне прекрасно известно, ведь ты – моя жена перед Господом, мать моих сыновей и моя обожаемая половинка. Пока не родился Тимоте, я не отдавал себе в этом отчета, но теперь – теперь я это понял.

Он очень ласково обнял ее и какое-то время смотрел на младенца, уснувшего с капелькой молока в уголке губ. Дора, на душе у которой стало легче, закрыла глаза и прижалась щекой к плечу мужа.

Больше получаса молодой фермер рассказывал ей о своем детстве и отрочестве. В самых простых словах описал бесконечную любовь, взаимопонимание и привязанность, которые связывали их с Сидони. Еле слышным голосом признался в преступном влечении, в запретном поцелуе, который имел место восемь лет назад, и в том, как ревновал сестру к Журдену. Потом перевел разговор на вчерашний инцидент. В глазах Доры это, конечно же, выглядело как нечто ужасное, как смертный грех. Лорик объяснил ей всё как есть.

– Обещаю, что отныне тебе нечего опасаться! – подвел он черту.

– А если это безумие, эта блажь вернется? – пробормотала Дора, растроганная его откровенностью и в то же время напуганная. – Твоя сестра-близняшка, она такая красивая! А я, особенно сейчас, тебя не стою.

Лорик поцеловал жену в лоб. Ему хотелось плакать.

– Любимая, не говори глупостей! Ты делаешь мне честь уже потому, что ты добрая, любящая и ласковая. Ты заслуживаешь даже, чтобы я выболтал тебе на ушко секрет: Сидони решила тайком уехать, уже в этом году, в августе. Она хочет жить во Франции, в Париже. И тогда она разведется со своим полицейским.

– Милостивый Иисусе! Во Францию? – изумилась Дора.

Ей стало легче дышать, а сердце преисполнилось радостью. Муж гладил ее по волосам. Эту сцену, проникнутую нежностью и искренней любовью, и застала Матильда, которая, накормив всех ужином, поднялась наверх, чтобы попрощаться с хозяйкой дома.

«Похоже, ветер переменился и теперь дует в нужном направлении! – сказала себе знахарка. – Спасибо, Господи! Спасибо!»

* * *

В то же самое время Сидони переодевалась в своей супружеской спальне в Сент-Эдвидже. Журден на первом этаже помогал матери улечься. Это был их воскресный ритуал: он приносил Дезире поднос с густым протертым супом и настой ромашки, подслащенный кленовым сиропом.

Надев рубашку из бежевого шелка, молодая модистка какое-то время смотрела на себя в зеркало, потом подошла к своему отражению еще ближе и чувственным движением пальца очертила сначала свои губы, потом рисунок плеч и то место, где начинались ее маленькие груди.

– Хорошенькая… Я – хорошенькая. А вот Жасент – красивая. Но мне плевать на то, что я всего лишь хорошенькая!

Сидони повернулась боком, чтобы оценить изгиб собственных ягодиц. Ее глаза сами собой закрылись. «Как бы мне хотелось быть пылко любимой кем-то, млеть от ласк и поцелуев, да-да, страстных поцелуев – таких, от которых сходишь с ума и желаешь, чтобы он вошел в тебя!» – мечтала она.

Шум в коридоре вернул ее с небес на землю.

– Это Журден! Так скоро…

Она набросила зеленый атласный пеньюар и направилась в туалетную комнату.

– Дорогая? – позвал муж. – Давно пора ужинать!

– Я не голодна, – отвечала Сидони. – Сейчас смою косметику и ложусь.

– Господи, Сидо, да что с тобой сегодня такое? Пожалуйста, поторопись, я не желаю есть в одиночестве. Хочу напомнить, что это ты настояла, чтобы мы ужинали без мамы. Вот уже два года несчастная принимает пищу в своей комнате утром, днем и вечером.

– За исключением тех дней, когда я ночую в Робервале! – уколола мужа Сидони. – А это случается все чаще. В связи со свадьбой Валланса Ганье у меня много заказов, так что твоя матушка может вернуться к своим привычкам – меня не будет дома, чтобы ей досаждать!

Доведенный до белого каления, Журден влетел в туалетную. Сидони как раз склонилась над умывальником и плескала в лицо холодной водой.

– Я не намерен это терпеть! Ты становишься чужой, холодной и жестокой! – воскликнул он. – Куда девалась моя жизнерадостная, милая невеста, которая складывала губки бантиком, чтобы ее поцеловали? Ты пьешь, куришь, отвечаешь грубым тоном – такое впечатление, что ты делаешь это нарочно, чтобы я с тобой расстался!

Сидони выпрямилась – мокрые волосы, на лице ни капли грима. Такой вот, без прикрас, она вдруг показалась Журдену очень юной и еще более соблазнительной. Успел он увидеть и ее грудь под блестящей тканью – полы пеньюара слегка разошлись.