Ретт определенно любил ее и не мог покинуть. Скарлетт же считала, что ее любовь — Эшли Уилкс. Ретт исполнял любые ее прихоти, покупал все, что ей приглянулось.

Временами он презирал себя. Неужели он рассчитывал, что может купить ее расположение? Возможно, испытав счастье, получив все, о чем мечталось, Скарлетт наконец смогла бы открыть ему сердце.

Она обожала свои лесопилки, поскольку в душе была проницательным дельцом. И еще она любила их оттого, что могла быть рядом с управляющим, Эшли Уилксом. Как сего дня. Когда она вернулась домой, ее взгляд еще витал там. Иногда Ретт жалел, что не дал янки повесить Эшли.

Дом Батлеров был мрачноватым и роскошным, с резными стенными панелями, тяжелой мебелью и шторами от потолка до пола.

Ретт вручил куль с яблоками Мамушке, объяснив, что обернутые в бумагу нужно отдать детям, когда Бонни встанет после полуденного сна.

— Мистер Ретт, детям страшно понравятся «коптилини», — заметила Мамушка доверительно. — Такие сладкие у меня аж зубы от них болят.

Он взбежал вверх по лестнице в детскую. Войдя, приложил палец к губам, чтобы остальные дети не разбудили Бони, и поправил ей одеяльце. Ресницы — тончайшая паутинка, ничего нежнее нет в целом свете. По какой-то причине на глаза навернулись слезы. Уэйд тянул его за рукав, а Элла молча пыталась его усадить. Стоило сесть в кресло, как Элла тут же забралась к нему на колени. Отчего дети пахнут совсем не так, как взрослые?

Уэйд что-то ему показывал: невзрачный серый камушек, который превращался в красный, стоило его лизнуть.

В детскую зашла Скарлетт. Что-то в ее взгляде обеспокоило его.

— Хочу поговорить с тобой, — сказала она и прошла в свою спальню.

Без единого слова Уэйд убрал чудесный камушек в карман. Спустив с колен Эллу, Ретт взъерошил ей волосы.

Он закрыл за собой дверь спальни.

— Ретт, я решила, что больше не хочу иметь детей.

Боже, как она красива. Красива и слепа. Если бы она добилась осуществления своей мечты и получила Эшли Уилкса, он ей больше не был бы нужен. Лишь недостижимое способно удовлетворить Скарлетт.

— Согласен, трех вполне достаточно, — сказал он.

Она покраснела.

— Ты знаешь, что я имею в виду…

Проклятье, отчего она не поймет! Они ведь могли бы быть счастливы. Даже больше…

Я стану закрывать дверь своей спальни на ночь.

— Не трудись. Пожелай я тебя — никакие замки меня не остановят.

Затем он снова вернулся в детскую, где Уэйд и Элла встретили его улыбками. Улыбками!

Еще чуть-чуть — и малышка Бонни проснется, они все спустятся на кухню, съедят по яблоку и, может быть, вместе посмеются над глупой шуткой.

Розмари Хейнз Раванель стояла на крыльце своего дома и уголок рта у нее нервно подергивался. В остальном лицо Розмари оставалось бесстрастным. Вдруг на нее смотрят? Возможно, кто-то видел, как она подобрала со ступеней сверток. К примеру, тот джентльмен, что приветствует ее с тротуара, приподняв шляпу. Или всадник, проехавший мимо. Действительно ли качнулась занавеска в окне второго этажа дома напротив или ей показалось? Черт возьми! Гореть им в аду!

В свертке, который она внесла в дом, было три ярда дешевой белой материи, красная ленточка для креста на груди и записка, написанная корявыми печатными буквами: «Дорогая мисси, пожалуйста, сделайте из этого балахон и маску для ку-клукс. И побольше размером!»

Рождественские гирлянды из остролиста в холле радостно зеленели, поблескивая красными ягодками. Можжевеловый венок на двери гостиной источал замечательный свежий аромат.

В ее доме!

Розмари швырнула сверток на пол.

— Как они смеют! — прошептала она, часто дыша, словно пойманный воробышек.

Когда умерла окончательно Южная Честь? В атаке Пикегта, при Франклине? Неужто все благородные люди пали смертью храбрых?

Розмари стало дурно.

До чего же низвели понятие Чести: какой-то негодяй пожелал произвести на приятелей-клансменов впечатление тем, что его балахон, наряд убийцы, был сшит женой самого командира.

«О нет, сэр. Мне ничего о ку-клукс-клане не известно. Да, я сшила балахон, похожий на тот, что вы описываете, но не знаю, ни кто принес ткань, ни кто в него облачился. Сшив балахон, я положила его вечером на ступени крыльца, а наутро его там уже не было.

Об убийствах я ничего не знаю, как и об избиениях негров и белых республиканцев. Говорите, негритянок насилуют?

Сэр, не знаю и о том, что семьям негров приходится уходить в леса, не знаю, что их хижины жгут дотла. Мой муж?

Эндрю часто уезжает. Порой его нет целыми неделями. Но уж не жене расспрашивать мужа о том, где он бывает. Говорите, мой муж — заметная фигура в ку-клукс-клане? Эндрю никогда не говорил мне ни о каком ку-клукс-клане».

Газеты Чарльстона писали о «так называемом» ку-клукс-клане и журили республиканцев за преувеличения:

«Уильяму Чампиону прошлой ночью нанесли визит Некоторые Граждане, которым, по всей видимости, не нравилось, что он подстрекает негров к неповиновению. С тех пор мистера Чампиона никто больше в обеих Каролинах не видал».

«Найденное на платформе тело опознали: это сенатор Артур Дебоуз, радикальный чернокожий законодатель. Хотя множество пассажиров ожидали тогда на платформе прибытия полуденного поезда, никто из них не смог опознать напавших на мистера Дебоуза, и они беспрепятственно уехали».

Приезжая в Низины, Эндрю обычно останавливался в старом рыбацком лагере Конгресса Хейнза. Порой Розмари об этом узнавала, лишь когда он снова покидал стоянку.

А порой, совсем ранним утром, ее будили шаги Эндрю под дверью спальни.

Эндрю так исхудал, что, казалось, даже вытянулся, стал выше ростом. Когда Розмари с ним заговаривала, он морщился, словно удивляясь ее опрометчивости. А на настойчивые вопросы о фирме «Хейнз и сын» отвечал отстраненно, будто она и не задавала их вовсе.

Как-то ноябрьским утром Розмари, сойдя в прихожую, случайно посмотрела на сапоги мужа возле скобы для снимания обуви, где он их оставил прошлой ночью. Голенища были забрызганы бурыми пятнами, а мысы покрыты толстой коркой запекшейся крови. На вытянутой руке Розмари отнесла их к двери мужниной спальни и оставила там.

О делах Эндрю Розмари узнавала на рынке Чарльстонa.

— Как я понимаю, ваш муж побывал в округе Йорк… Все достойные белые леди ему благодарны!

— Миссис Раванель, моя кузина из глубинки до смерти боится, что ночью явятся ниггеры и зарежут ее прямо в постели. Миссис Джозеф Рэндольф из Сентревилля. Прошу, упомяните имя миссис Рэндольф своему мужу.