Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я знаю. – Огаст сжимает ее колено. – Так много всего. И прости, если это слишком. Я знаю, что ты еще ко всему привыкаешь. Но… я знаю тебя. Я вижу, как сильно ты по ним скучаешь. И я знаю, каково было моей маме жить в неведении. Поэтому, если ты думаешь, что сможешь… ну, мы же обсуждали путешествие в честь окончания колледжа.
Джейн наконец-то поднимает на нее взгляд. У нее мокрые глаза, но она не выглядит расстроенной. Может быть, нервной. Ошеломленной. Но не злой.
– Что мне вообще им говорить? Как можно такое объяснить?
– Я не знаю. Сама решай. Ты могла бы… ты могла бы сказать им, что ты внучка Бию. Ты могла бы придумать, что произошло. Или ты… ты могла бы рассказать им правду и посмотреть, к чему это приведет.
Она задумывается на одно долгое, тихое дыхание, обводя пальцем фигуру своей сестры. Они не видели друг друга пятьдесят лет.
– И ты поедешь со мной?
– Да, – мягко говорит Огаст. Ладонь Джейн накрывает ее ладонь. – Конечно, поеду.
* * *
Неделю спустя, в Рождество, Исайя отвозит их на автовокзал: Уэс сидит на переднем сиденье, а остальные четверо впихнуты сзади.
– У тебя все получится, – говорит Майла, перевешиваясь через Нико и щипая Джейн за щеку. На ее среднем пальце блестит серебряное кольцо: они с Нико теперь носят одинаково – простые помолвочные кольца. – Они тебя полюбят.
– Конечно, полюбят, – со знающим видом говорит Нико. – Вы взяли с собой еды в дорогу?
– Да, папочка, – монотонно говорят Джейн и Огаст.
– Привезите мне сувенир, – говорит Уэс с переднего сиденья.
– Солонку и перечницу, – добавляет Исайя. – Нам нужны солонка и перечница. В форме моста Голден-Гейт.
– Не нужны, – говорит Уэс. Он стал проводить все больше времени у Исайи. Когда он все-таки возвращается, то обычно безмолвно оставляет десяток самодельных капкейков на кухонном столе и исчезает обратно в ночь.
– Но я хочу их, – ноет Исайя.
Уэс корчит рожу.
– Ладно. Солонку и перечницу.
Они подъезжают к автовокзалу за десять минут до отправления автобуса, пока ладонь Джейн сжимает билеты. Остальные четверо целуют их на прощание и машут им, и они берут свои рюкзаки, направляясь к дверям автобуса.
Джейн уже несколько недель не носит свои рваные джинсы и куртку, вместо этого надевая черные обтягивающие джинсы, свободные рубашки, свитеры с круглым вырезом. Но сегодня ее обтягивающие джинсы сочетаются с кожаной курткой из 77-го, накинутой на плечи, как вторая кожа. Она не обсуждала это, но Огаст думает, что она надеется, что это поможет.
– Этот парень, – говорит Джейн, – бывший молодой человек Оги, – у него правда есть мои пластинки?
– Да, – говорит Огаст. Она позвонила ему, когда Джейн купила билеты на автобус, и он согласился встретиться с, как ему сказали, двоюродной племянницей Джейн Су. Еще он встретится с мамой Огаст, которая прилетит на праздник в Калифорнию и познакомится с девушкой Огаст. Это важная неделя. – Он сказал, что они пришли в тот день, когда уехал Оги. Он так от них и не избавился.
– Не терпится их увидеть, – говорит Джейн, не переставая подпрыгивать. – И встретиться с ним. И встретиться с твоей мамой.
– Лично я очень жду ту переворачивающую жизнь жареную курицу по семейному рецепту, про которую ты мне все время рассказываешь, – отвечает Огаст. Как оказалось, ресторан родителей Джейн в Чайнатауне до сих пор открыт. Им управляет сестра Джейн Барбара.
Джейн закусывает губу, глядя на носки своих ботинок. Они новые – тяжелая черная кожа. Она до сих пор их разнашивает.
– Знаешь, – говорит Джейн. – Моя семья. Если они… если все пройдет нормально, они будут называть меня Бию.
Огаст пожимает плечами.
– Ну, это же твое имя.
– Вообще-то, я в последнее время думала… – Джейн смотрит на нее. – Как ты отнеслась бы к тому, чтобы я вернулась к использованию своего имени?
Огаст улыбается.
– Я буду называть тебя как тебе угодно, Девушка Из Метро.
Очередь движется вперед, пока они не оказываются последними у автобуса, сжимая билеты потными ладонями. Возможно, пробовать это – безумие. Возможно, никак нельзя точно узнать, чем все обернется. Возможно, это все-таки нормально.
У дверей Джейн поворачивается к Огаст. Она выглядит нервной, ее как будто даже немного тошнит, но у нее крепко сжаты зубы. Она живет, потому что захотела жить. Для нее нет ничего невозможного.
– Есть очень большая вероятность, что это будет катастрофой, – говорит Джейн.
– Нас раньше это никогда не останавливало, – говорит ей Огаст и подталкивает к ступеням.
Письмо от Джейн Су в адрес Огаст Лэндри. Написано вручную на листе линованной бумаги, вырванном из секс-блокнота Огаст, про который Джейн точно никогда не должна была узнать, и тайно засунутое в карман куртки в ночь «Фееричной драг-художественной Панкейкпалузы по спасению «Блинного Дома Блинного Билли». Обнаружено месяцы спустя в автобусе до Сан-Франциско.
Огаст,
Огаст Огаст Огаст.
Огаст – это время, место и человек.
Когда я в первый раз попробовала нектарин, мои сестры еще были слишком маленькими для того, чтобы им разрешали заходить на кухню. В задней части ресторана были только папа и я, сидящая на столе. Он разрезал нектарин, я украла дольку, и он всегда мне говорил, что в тот момент он понял, что со мной будут проблемы. Он научил меня этому слову. Я была в восторге от того, как он ощущался во рту. Было позднее лето, тепло, но не жарко, и нектарины были спелыми. Поэтому, сама понимаешь. Огаст – это время.
Когда я в первый раз почувствовала себя как дома, после того как уехала из дома, Новый Орлеан тек летом по моей спине. Я прислонялась к кованому железному ограждению нашего балкона, и оно было такое горячее, что едва не обжигало, но больно не было. Друг, которого я не собиралась заводить, готовил на кухне мясо и рис, и он оставил окно открытым. Пар целовал влажный воздух, и я думала о том, что они одинаковые, так же как одинаковы Залив и Река. Поэтому Огаст – это место.
Когда я в первый раз позволила себе влюбиться, было совсем не жарко. Было холодно. Январь. На тротуарах был лед – по крайней мере, так мне сказали. Но эта девушка ощущалась как нектарины и балконы. Она ощущалась как все. Она ощущалась как долгая зима, потом нервная весна, потом липкое лето, а потом как те последние дни, которые ты никогда не ожидала, те, которые растягиваются, растягиваются, растягиваются, пока не кажется, что они длятся вечно. Поэтому Огаст – это человек.
Я люблю тебя. Лето никогда не заканчивается.
КРЭЙГСЛИСТ НЬЮ-ЙОРК > БРУКЛИН > СООБЩЕСТВО > ИЩУ ЧЕЛОВЕКА