Уля почти уже различила в запахах полупустой больнички тяжелый дух мертвого тела, когда физрук подошел к ней, нетерпеливо подергивая плечами.

– Чего расселась? – невольно копируя манеру своего начальника, спросил он. – Часики-то тик-тик. Бери шмотье и шпарь отсюда, пока отпускаем.

Уля медленно поднялась, взяла протянутую ей сумку и посмотрела на стоящего напротив.

– Ты служка, да?

– Чего? – Парень даже отступил на шаг.

– Говорю: ты ведь служка? Ты Гусу уже проиграл? – Уля шла на него, заставляя парня пятиться. – Так какого хрена ты на меня орешь? Падаль. Подножный корм. Думаешь, если сегодня в милости, то можешь строить из себя главного?

– Ты свихнутая, что ли? – почти жалобно спросил он.

«Денис!» – вспомнила Ульяна, отстраненно удивляясь ярости, пылающей внутри.

– Послушай меня, Дениска, – процедила она. – Я поведаю тебе рассказ, как ты любишь. Мне остался один-единственный предмет. И я его притащу. Знаешь почему? – Тот машинально покачал головой. – Чтобы никогда не быть таким жалким ничтожеством, как ты. Я закончу игру и пошлю вас всех к черту. Понял меня? К черту! – Она уже кричала, готовая вцепиться в побледневшего парня.

Его страх наливался в Уле незнакомой силой. Всю жизнь она избегала конфликтов. Пряталась от прямых выяснений отношений, юлила и тихо ненавидела обидчиков, как все воспитанные девчонки. Но сейчас, когда ее прижали к расстрельной стене высшие необъяснимые силы, она просто не могла позволить какому-то мерзкому физруку издеваться над ней. Только не теперь.

Но Денис смотрел не на нее, это Уля поняла слишком поздно. Его взгляд испуганно метался где-то над Улиным плечом. И когда тишину коридора, прерываемую только дыханием стоявших, разорвал мерзкий смешок Гуса, сказанного, а главное, услышанного, было не вернуть.

– Значит, выиграешь игру и пошлешь нас к черту? – протянул Гус, задумчиво проводя краешком папки под ногтем мизинца. – И откуда такая ярость, девонька моя? В меченых обычно совсем нет на нее сил. Игра выматывает, знаешь ли…

– Я три года жила без денег… – ответила Уля, прикладывая все усилия, чтобы голос не дрожал. – Я устала быть жалкой, как они. – Кивок в сторону притихшего служки. – Я хочу… хочу ни от кого не зависеть. Хочу быть сильной. И богатой. Не бояться никого. Ни этого вот. Ни соседей. Ни полицейского в метро. Ни хозяина квартиры, в которой живу. Никого.

Гус подошел ближе, физрук сдавленно пискнул и попятился.

– Иди, Денис, девочка сегодня всех сделала. – Шаги служки становились все тише и тише, а старик тем временем аккуратно взял Улю под локоть. – Пойдем, провожу тебя к выходу.

И они пошли вдоль ряда закрытых палат, где шептали, стонали и ерзали на скрипучих кроватях невидимые пациенты. Может быть, те, кого Зинаида отобрала на опыты. Но Уля старалась не думать о них, вообще ни о чем не думать, а иначе взвизгнула бы от ужаса и припустила бы за физруком. Триста метров коридора за десять секунд? Да легко! Лишь бы не шагать рядом с размышлявшим о чем-то Гусом.

– Вот ты говоришь, что не хочешь бояться, да? – начал он. – Но ведь деньги не даруют бесстрашие. Наоборот, ты будешь жить в постоянном страхе их потерять. Бесстрашие дарует только власть. И знание… Сегодня ты знала, что Дениска тебе не опасен. Служкой его назвала… Слово-то какое! Откуда?

Уля была готова к этому вопросу. Все то время, что они молча шли к лестнице, повторяла про себя заготовленный ответ.

– Я слышала, что так называют другу друга те, кто выполняет ваши поручения. Водители, охранник, девушка, которая пришла за мной. Мне показалось, что это логично… Проигравшие должны служить вам. Значит, они служки. – Помолчала для пущего эффекта и осторожно спросила: – Так?

Гус хмыкнул.

– Складно говоришь… Ну, допустим, все было именно так. Значит, служкой ты становиться не желаешь?

– Нет.

– А кем же тогда?

– Я хочу закончить игру… и освободиться, – почти искренне ответила Уля.

– И так просто расстаться с властью? Снова нырнуть в пучину всеобщего страха? Ослепнуть?

Ульяне были знакомы эти слова. Она читала их в записях Артема. Так старик перетянул отца на свою сторону. Так превратил его в слугу, куда более жалкого, чем прочие служки.

– Я не знаю, – только и смогла выдохнуть Ульяна.

– Ну так подумай об этом. – Гус остановился у серых ступеней, которые вели на первый этаж, к выходу из больницы. – Мне нравится твоя прозорливость, то, как ты подмечаешь все, как делаешь выводы… Жаль будет сделать тебя… Как ты там сказала? Подножным кормом? Хорошее определение, надо запомнить. – Он хохотнул. – Одиннадцать дней. А после поговорим. В любом случае.

Уля спустилась на две ступени, когда голос Гуса догнал ее, заставив окаменеть.

– Я знаю, что сегодня ты дошла до стены, девочка, – проскрипел старик. – Я знаю, что ты увидела там. Метка чувствует все, что чувствуешь ты. Тьма расходится от тебя волнами, как от камешка, брошенного в спокойный пруд. И каждый, видящий истину под своими веками, может прочитать тебя. Ты слишком остро чувствуешь для того, кто подошел к третьей загадке.

Он замолчал, Ульяна хотела повернуться, начать оправдываться, лгать, говорить что-то, только бы сбить старика с толку, но тот лишь громко хмыкнул в ответ на ее старания.

– Не мельтеши под клиентом. Мне плевать, что там с тобой происходит. Пьешь ли ты горстями таблетки или решила искать вещицы наживую. Только не думай, что можешь начать свою игру. Все вы играете по моим правилам. Даже если думаете, что я не замечаю ваш блеф. Служки называют друг друга служками? – Он ядовито хохотнул. – Ну-ну… Только это все не имеет никакого значения. Хочешь разобраться в том, что с тобой происходит? Валяй! Только время идет. Хочешь трахаться с моими служками? Да запросто. Только время идет. И твое, и их. Важно только одно – одиннадцать дней. Можешь идти.

И холод, сковавший было каждую Улину клеточку, мигом отпустил. Она покорно сделала еще два шага вниз, откуда-то зная, что Гус уже потерял к ней всякий интерес. Ему и правда было плевать.

На слабых ногах Уля вышла из больницы, спустилась по высокому крыльцу и прижалась спиной к стене. Промзона оставалась безжизненной и пустой. А вот в больнице просыпалась жизнь. Кто-то ходил там, хлопал дверьми, переговаривался, звенел посудой и скрипел оконными рамами, открывая форточки.

Была ли это настоящая больница, которая становится пристанищем Гуса сразу после заката? Или каждый находившийся там был мечен полынью? Уля покачала головой. Какая разница? Главное, что время идет.

Ей вдруг отчаянно захотелось закурить. Она никогда не была любительницей табака. От дыма начинала болеть голова. Способность сигарет согревать курящего, конечно, казалась заманчивой, но стоила еще дороже нового свитера.

Когда-то на этом же месте стоял Рэм. Ждал ее, обмирая от страха. Отлично представляя, чего боится. Курил, смотрел в темноту и думал. О смерти ли? О полынном поле? О тумане, который его ждет? Уля не знала. Но на это, сколько бы ни распинался Гус, ей плевать не было.