самый лучший попутчик в этом автостопе, я свой самый светлый проводник, я свой самый краснокожий вождь из всех краснокожих вождей. Острый глаз, электрический орёл.

Поэтому, когда я увидел тебя, идущую босиком по асфальту посреди дороги, я почувствовал, что ты не строчка, и даже не абзац этой книги, ты сама – жизнь, книга жизни, самый интересный сюжет, в который хочется нырнуть как в океан, и чтобы подольше не отпускало.

Захотелось, чтобы между нами было не больше двух кварталов, не больше трех прожитых в другом измерении вечностей, не больше одного, посмотренного не на одной подушке сна. Как оказалось, в этом путешествии, один идешь далеко, зато вместе идти веселее. Счастье не купишь, как не купишь смех твой, твой образ, который, хочется поставить на алтарь, или вырезать из камня в скале, но и эти все формы выскользают из пальцев, потому что такое нельзя сложить в бутылочку времени и закупорить. Разве что только вот прямо сейчас, выкрутив все регуляторы на максимум, воспринимать.

И если говорить человеку пять тысяч раз, что он дуРак, он в это, несомненно, поверит. А если говорить человеку, что он любим… Мне моя бабушка, помню, в юности, стоя у плиты и делая самые вкусные в мире блины говорила: самое главное – это готовить с душой. Она так часто это повторяла, что я окончательно поверил, и, даже…

В сентябре 1975 года Томми Наварик, который в то время выполнял грязную работу, убил двух мужчин в ресторане за зданием Венского Западного вокзала. Когда я приехал туда, чтобы разобраться, я нашел Томми Под кухонной плитой. Пуля разорвала его в клочья. Он попросил меня сделать ему оmеlеttе сhаuvе. Я встал в большую лужу крови и начал готовить. Я сказал ему, что все будет в порядке. А он ответил, что он в предвкушении еды, хотя он знал, что вместо желудка у него огромная кровоточащая дыра.

Я посвящаю книгу памяти Томми Наварика, моего лучшего друга, и хочу раскрыть все тайны… Раскрыть все тайны, которыми он не делился до смертного часа, когда он умер и был похоронен, окруженный мятным запахом. Оскар Борошнин.

Фильм C(r)ook, 2004 год

Приснилось, привиделось, кажется, что зовут меня Оскар, и я русский мафиози среди Берлина, среди этих островов полуразрушенной, воссоздающей себя немецкой культуры. Что у меня есть дезерт игл 44го калибра, и я стреляю людям в ноги с тем же спокойствием, с которым по утрам готовлю любимой жене завтрак из омлета с креветками. Ведь в этой прекрасной эстетике передачи любви через простейшие чувственные удовольствия так много того, о чем нельзя сказать словами. Еда всегда была проявлением моей заботы о ближнем, ведь это так красиво: подать уставшему другу печеную с апельсинами утку, или только что сваренный злой чечевичный суп. Я знаю, как можно исцелять этими алхимическими соединениями, как можно сочетать несочетаемое, и как можно любить. Я так умел всегда, кажется.

Переводя на русский язык древние талмуды по домохозяйству и кухне, я учился, беспрерывно и бесконечно тому, как надо и как не надо поступать с продуктами. Я открывал для себя базары Ашхабада, на которые отправляли третью жену, купить специи и овощи. Я ходил вместе с экономкой на рынок Парижа, посмотреть, свежа ли рыба, и можно ли сегодня приготовить мастеру буйябес. Рынок кишел криками, смрадом, грязью и потрохами, беспризорными псами, беспризорными детьми и беспризорными душами.

Я отправлялся на Киевскую ярмарку, чтобы заглянуть в корзины, полные дивных заморских фруктов и, вздохнув с печалью, шел покупать немного муки и соли для постных лепешек, радуясь внутри и этим простым яствам, потому что как, если не с радостью, можно есть.

Только с ней, и о ней.

И в самом дорогом и изысканном десерте, и в самом крутом, покрытом золотой патиной стейке, и в самом изощренном мишленовском ресторане можно не найти и миллиграмма того, что я получаю из рук тех, кого я люблю. Счастье вдвойне, втройне, вомногажды вкуснее, когда его можно разделить, и вот именно поэтому на любое горе, на любую хорошую новость, на любой традиционный сбор, я брал в руки нож, и принимался за свой труд.

Сосредоточенно нарезая шпинат, поджаривая специи в масле по индуистской традиции, кидая в кипящую воду спагетти для сливочной пасты, я раскрывал перед всеми самую тонкую часть моей души.

Это проще, чем кажется, но сложнее, чем думаешь, и если вы когда-то пробовали действительно невкусную еду, я имею ввиду действительно невкусную еду, вы должны были заметить, что тот, кто ее подал, тот, кто ее готовил, скорее всего очень устал, очень измотан, пьян, или просто не понимал того, что он делает. И вот если вы имеете хоть каплю уважения к тому, чем я занимаюсь, вы понимаете разницу, которая, как большая пропасть между двумя мирами, и в нее падает каждый, кто неосторожно делает следующий шаг по канату.

Ведь верно говорят, что состоишь ты из того, что ты ешь, а состоять ты можешь лишь из состояния сознания и ебучего восприятия, ну так начинай. Будь начеку, но не принимай слишком близко к сердцу. Не вовремя отвлеченное внимание, как правило, стоит, буквально, кусков твоей плоти, но непрестанно учит, учить быть здесь, быть в процессе максимально, полностью, с любовью.

Но сделайте так, чтобы не было так:

Вообще, казалось, что нет ничего важнее еды. По воскресным дням мы ели картофельное пюре с мясной подливкой. По будням – ростбиф, колбасу, кислую капусту, зеленый горошек, ревень, морковь, шпинат, бобы, курятину, фрикадельки со спагетти, иногда вперемешку с равиоли; еще были вареный лук, спаржа и каждое воскресенье – земляника с ванильным мороженым. За завтраком мы поглощали французские гренки с сосисками либо лепешки или вафли с беконом и омлетом. И всегда кофе. Но что я помню лучше всего, так это картофельное пюре с мясной подливкой и бабушку Эмили со своим «Я всех вас похороню!»

Ч. Буковски

Хлеб с ветчиной

Потому что придание исключительной важности убивает красоту момента, и именно поэтому превращается не в радость, а вопли о том, как хочется всех похоронить. Превращается в замыленную, никому ненужную традицию, к которой относятся как к повинности. Превращается в сухой всплеск.

Материя отзывчива на наши мысли, у информации нет полярности, только код. Но мы являемся тем, что наполняет смыслами все вокруг, поэтому как можно искать смысл, если он одновременно и везде, и в тебе, и от тебя зависит и