— Это займёт время.

— Я оставлю дежурных. Если что-то понадобиться, обращайтесь. — Хопс начал уходить вместе со всеми, но в последний момент добавил. — Если что, у нас всего два дня.

— Два дня… — Задумчиво повторил Ровальд, изучая крестовину на голове реплики. — Два дня.

Спустя несколько часов, Ровальд попросил дежурного подойти к реплике. И тут открылась опция.

Соединить?

Полосочка тянулась от дежурного к реплике. Ровальд задумался над этим, у реплики загорелся крест на лице. Раскрылся бутон, приглашающий внутрь. Дежурный отшатнулся, озадаченно всматриваясь в легендарный эпический артефакт и убежал. Вскоре вновь появился Хопс.

— Удалось? Отлично!

— Не всё.

— Как не всё? Всё! Этого достаточно. Кандидаты скоро придут.

— Я не думаю, что всё получится. Тут есть параметр «Совместимость». Я понятия не имею как он работает, но мне кажется, лучше бы вам попробовать на детях тех, кто раньше пилотировал эти доспехи.

Теперь задумался и Хопс. В этом был смысл. И он решил позвать как кандидатов, так и потомков трёх пилотов, которые в прошлом вытянули Красную Войну, отстояв защиту Тесио.

Когда собрались все. Стали запускать сначала кандидатов. Первый же столкнулся с проблемой внутренней тревоги, что не подходит по генам. Только хотел зайти правнук, в десятом «пра», как Хопс остановил его.

— Давайте ещё раз попробуем, чтобы наверняка. И Хопс подозвал другого своего кандидата.

Бутон реплики закрылся, и раздались крики. Бутон снова раскрылся и оттуда вывалился искрящийся кандидат. Сердце ещё билось, мозг жив, но его отправили в лазарет. В ближайшие два дня точно не поправится.

— Не, я не пойду в эту адскую машину. — Запротестовал 18 летний парень. — Я и так в ополчении.

Ровальд положил ему на плечо руку.

— Поверь. Я тоже так думал. Попробуй. Ты привыкнешь.

— Именно. Посмотри на Независимого. Он теперь герой, с которым вынуждены считаться. Твой дед, неужели он не заслуживает уважения?

— Да вы чокнулись! Это просто консервная банка двухсотлетней давности, сделанная ещё Бог знает когда! Это миф, легенда. Лучше даже не пытаться. Я пас.

Ровальд сжал плечо парня, так, что тот ойкнул и повёл его к реплике. Насильно посадил в доспех. Глаза парня бегали от ужаса. Противиться он не мог. Бутон закрылся. Доспех дёрнулся. Началась подгонка деталей.

— Следующий! — Крикнул Ровальд.

— Точнее, следующая. — Недовольно хмыкнул Хопс. Он предпочитал иметь подготовленных бойцов.

Девушка стояла, нервничающая. Она явно не хотела сюда идти. Но выбора не было. Её родители будут счастливы, если из всей войны, выживут как минимум те, кто был в этих доспехах.

Третьим оказался крепкий мужчина лет сорока.

Все они потомки тех трёх пилотов.

— Других не было?

— Не нашли. — Виноваты развёл руки Хопс. — Тесио большой. Время поджимает.

Мужчина так же успешно поместился в реплике. Началась подгонка деталей. Множество щелей уплотнялось, что-то завинчивалось, крутилось, шумело, натягивалось. Реплики периодически начинали калибровку. Вытянулась рука, вторая, поднялась нога. Подгонка. Нога опустилась. Новая подгонка. Так продолжалось какое-то время, пока все три реплики не ожили.

— Какие никакие, а ужас на неронов напустят. — Гордо усмехнулся Хопс. — Спасибо.

Ровальд повернул голову на своих подопечных. Над каждым у него появилась возможность управления, о которой он предпочёл умолчать.

Разговор с Хопсом закончился на ноте, что сначала, мы отобьёмся. Но затем, сразу, нужно идти в Грозный. Если будут новые волны преображённых, подконтрольных искусственному разуму и не очень, то справятся. Но вот с тем городом, что закрылся от мира, никто не разберётся. Вопрос по Гасту оставался открытым, однако, на условиях повышенной тревоги, трибуналу дали отсрок. Сухожилия бравому разведчику сшивали в спешке. Ткань наращивалась в ускоренном режиме, но всё равно, недостаточном, чтобы выходить. Впрочем, узнав репутацию своего неожиданного напарника, которому Ровальд мог доверить свою жизнь, закрыло все вопросы.

Удивительны человек одной с ним породы, с теми же самыми серыми стальными глазами, принадлежавший славянскому роду воинов. У них было много общего, наверно, это отличительная черта всех дарийцев. Оставался открытым вопрос рабства Отелен. Неужели даже самых крепких людей так легко можно обработать, что с течением времени, они уже и забудут, что такое гордость, своё мнение, даже потребности, и то откажутся, если потребуется. Этот факт печалил, оставляя некоторую язву на душе. Хоть это и не касалось его, всё же, общее впечатление о дарийцах портило.

Ночь должна была пройти тихо. Но постучалась Гея, улыбке которой отказать было трудно. Платье с длинной юбкой до пола, подчёркивало талию и элегантно смотрелось, при том, что было очень простым. Пришла она по многим причинам, одной из которых оказался настоящий железный человек, самый первый нерон. Он хотел рассказать ей свою историю, дабы уменьшить плеч с груз, и, наверно, Как-то покаяться, хоть кому-нибудь, в том, что совершил. Тем более, Гея была первым потомком её рода с тех пор, как он был изгнан, не сумев исправить то, что натворил. Поддался на искушения змея, по зову юности. Но ошибка оказалась столь велика, что с этим позором он не может смириться. Он был хорошим, храбрым человеком, но, его историю Гея не захотела слушать. ЕЙ было слишком тяжело от каждого слова, начала болеть голова и сердце. Уровень такой ответственности она не могла разделить со своим спасителем. В чём сразу же ему призналась. Освальд же, попросил об одолжении, в котором Гея уже не могла отказать. Познакомить его с Ровальдом, первым за долгое время настоящим гостем Иксодуса.

Ровальд видел, что Гея с неохотой рассказывала это. Ей было интереснее провести время с человеком полным тайн, который никогда не показывал своё лицо, обладал качествами, которые будоражили каждое девичье сердце. Даже проболталась, что он и Гаст стали самыми завидными женихами. Учитывая вес последних событий, о предательстве почти всех аристократов. Чем оно было вызвано, чем их искусил змей, настоящий правитель Неронов, загадка.

Ровальд сделал пометку, что впервые стал популярен среди женского пола. Всего-то и стоило, что один раз выйти в люди и по-крупному засветиться.

Одновременно, с неудовольствием заметил, что не имея половых органов, он совершенно не нуждался в сексуальном удовлетворении, а испытывал скорее остатки. Такое безразличие пугало. Он смотрел на изящную женскую фигуру девушки, которая готова была на всё, имея, при этом, гордое лицо, гордое прошлое, спокойное детство, благочестивое воспитание, и понимал, что не хочет столь ценный дар, единственное, что у неё было. Он никогда не был рабом похоти, но в этот раз, было иначе. Что-то странное творилось с его душой.