Честно говоря, я даже рада, что мне разрешили погрузиться в более интересную область, потому что у меня что-то вроде аллергии на пустые разговоры. Я не хочу обсуждать работу, погоду и общественный транспорт. Интроверты, как правило, ненавидят болтовню (это не только неловкое социальное взаимодействие, но еще и бессмысленное и неблагодарное), но такой полноценный разговор, о котором говорит Марк, невероятно редок и труднодоступен, как мне уже удалось выяснить на улицах Лондона.

Нам говорят, что мы можем сделать разговор эмоциональнее и интереснее, учитывая, что у всех есть «внешнее Я» и «внутреннее Я». Внешнее говорит о погоде, фактах, блюдах на ужин и планах на выходные. Внутреннее – о том, что эти вещи на самом деле значат для нас и как мы к ним относимся.

Внутреннее связано с нашими страхами, надеждами, любовью, неуверенностью и мечтами. Внешнее занято логистикой, фактами, деталями, словно администратор. Внутреннее – это свадебные обеты, внешнее – это свадебный планировщик. Внутреннее любит смотреть в глаза, говоря о самых тайных желаниях, в то время как внешнее помогает отключиться от разговора, чтобы спланировать список покупок. Я для себя запомнила это так: «The Writing’s on the Wall» – альбом группы Destiny’s Child – это «внешнее Я» (с песнями «Jumpin’ Jumpin’», «Bug A Boo» и «Bills, Bills, Bills»). А альбом Бейонсе «Lemonade» – это «внутреннее Я» (с песнями «Pray You Catch Me», «Daddy Lessons», «Don’t Hurt Yourself»). Поняли?

Марк показывает нам короткое видео с вечеринки. В нем мужчина подробно описывает свою поездку на работу, прежде чем спросить женщину напротив, что она изучала в университете, чтобы рассказать о своей специальности. Затем она начинает рассказывать о своих любимых вегетарианских рецептах. Это пример «поверхностного разговора». Он кажется до жути похожим на происходящее на каждой (пусть и не частой) обеденной вечеринке, на которой мне довелось побывать.

В другом видео мужчина упоминает о смерти своей матери, а потом быстро переходит к теме футбола. Его прерывает женщина, которая спрашивает, как он относится к смерти матери, учитывая, что это было почти сразу после ее развода с его отцом. Как он справляется с тем, что происходит так много всего одновременно? Женщина на видео добрая, но кажется немного докучливой.

Марк останавливает ролик.

– Вы можете подумать: «Может, он не хотел говорить о своей матери, и со стороны женщины было невежливо расспрашивать его об этом». Но ведь это он начал. Он действительно хотел поговорить об этом, но не смог найти способа продолжить тему, – объясняет он. – Люди обычно с радостью отвечают на личные вопросы, если чувствуют, что человек, задающий их, искренен и добр.

Женщина передо мной угукает, громко соглашаясь. Мужчина лет 30 поднимает руку:

– Но ведь люди не всегда хотят делиться своими личными чувствами и жизнью, верно? Некоторым это может не понравиться.

Марк отвечает ему. Конечно, так может быть, но страх быть навязчивым сильно преувеличен. Более важный момент заключается в следующем: то, чего мы действительно должны бояться, – это быть скучными и умереть, так и не наладив ни с кем связь.

Затем он многозначительно смотрит на нас и медленно повторяет:

– Страх и жестокая реальность быть скучным и умереть, так и не наладив ни с кем связь, сильно недооцениваются.

Потом Марк хлопает в ладоши и просит половину аудитории повернуться к незнакомцу, сидящему справа, и рассказать о себе или том, что происходит в вашей жизни. Другой человек должен позаботиться о том, чтобы перевести разговор с внешнего уровня на внутренний, эмоциональный и полноценный.

Я поворачиваюсь к женщине, сидящей справа от меня. Ее зовут Линдси. Она американка. Из Алабамы. На ней жемчужное ожерелье и черный кашемировый джемпер.

Я дразню ее.

– Я скоро еду в Техас навестить свою семью, – говорю я.

Боже, эту тему можно развить очень широко. Семья. Напряженность в семье. Возвращение в Америку чревато тревогой или, возможно, тоской и сожалением.

– О… тебе предстоит долгий перелет. Как долго он длится? – спрашивает Линдси.

– Часов 11, – отвечаю я. Слишком поверхностно, Линдси.

– Подожди, дай я еще раз попробую. Ты… хм… ты устроишь себе шопинг? Черт! – говорит она.

Как мудрый гуру, я жестом приглашаю ее попробовать еще раз.

– Ты с нетерпением ждешь солнечную погоду? – осмеливается она.

Линдси не может этого сделать. Она не может задать более личный вопрос. Я думала, американцам это будет сделать легче, чем британцам.

Ну же, Линдси. Спроси меня о моей семье. Спроси меня, мучаюсь ли я от бессонницы, когда не могу понять, почему уехала так далеко от них, скучаю ли я с каждым годом все больше. Неужели я переехала только потому, что в Лондоне есть хорошие пьесы, уютные кафе и газеты, для которых я хотела бы работать? Спроси меня о чем-нибудь серьезном, Линдси.

Разговоры между парами вокруг нас бурлят, глубокие и личные, но Линдси теперь спрашивает меня, хочу ли я попробовать мексиканскую еду в Техасе. Я не могу скрыть своего разочарования. Раздается звонок, означающий, что теперь моя очередь копаться в душе Линдси.

Но сначала она должна рассказать о себе. Она делает глубокий вдох. И ничего не говорит.

Она не может придумать, что рассказать о себе. Справедливо. Может быть, она нервничает. Я решаю взять инициативу на себя.

– Как давно ты живешь в Англии? – спрашиваю я.

– Пять лет, – отвечает она.

– Что привело тебя сюда? – задаю вопрос я. Я все еще остаюсь на поверхности, но мне нужно с чем-то работать.

– Моего мужа перевели сюда по работе.

Я киваю, глядя в ее карие глаза.

– Так ты проводишь свои дни?

– Обычно просто сижу дома с детьми.

Я сделаю это. Я собираюсь идти глубже.

– Ты пришла на эти занятия, потому что тебе трудно заводить друзей? – говорю я, прыгая с места в карьер.

– Я просто подумала, что это может быть интересно, – отвечает она.

Она отклоняется от вопроса. Она не собирается углубляться. Она остается на внешнем уровне. Я прыгнула в холодную глубокую воду, а она стоит на берегу, вцепившись в свой жемчуг, даже не надев купальник.

– Ну, я просто подумала… – начинаю я. Но нет. К черту все это. Суть в том, чтобы добраться до главного. – Тебе одиноко, Линдси? – мягко спрашиваю я.

– ОДИНОКО? Я не одинока, – кричит она.

– Ничего страшного, если это так, – успокаиваю я.

– Я не одинока, – повторяет она снова, немного тише.

Я думаю, одинока. Как и все мы. Я вспоминаю картину Эдварда Хоппера. Мы все умрем в одиночестве, особенно Линдси.

Ладно, ЛАДНО, может быть, посыл был не в этом. И да, конечно, я провела с Линдси всего пять минут и мы совершенно незнакомы, но я искала эту искру для установления связи. Если подумать, Линдси могла бы быть лучшей ученицей на занятиях по котильону миссис Флауэрс, где нам говорили, что разговоры за ужином должны быть всегда вежливыми и приятными. Учитывая, что она родом из Алабамы, возможно, она уже прошла этот курс.