Обращаясь к мужчине, я указываю на стул, киваю и неуверенно говорю, прикрывшись салфеткой:

– Я чихнула. Извините.

Он садится.

Я понимаю, что хуже уже ничего не скажу. Я делаю глубокий вдох.

Когда он наконец отрывается от телефона, я обращаюсь к нему.

– Откуда вы родом? – спрашиваю я.

Я уловила акцент. Он француз. Он улыбается, затем делает жест, как бы говоря, что собирается вернуться к своему обеду, но я не потерплю такого легкого поражения.

– Но откуда именно из Франции? Вы… поддерживаете брексит? – Это не самая лучшая попытка начать разговор, но беседа проходит довольно приятно. (И да, он не поддерживает брексит.)

В ближайшие дни я буду обсуждать резкое похолодание семь раз.

– Как вы думаете, в этом году выпадет снег? – спрашиваю я у незнакомцев.

Никто не знает.

– Мне нужен кофе, – говорю я женщине лет 50, стоящей в очереди в кафе Pret.

– Да, – говорит она. – Кофе – это хорошо.

Все, кто слышит наш разговор, тоже хотят умереть.

Оказывается, очень трудно вести смол толк.

Я подхожу погладить многих собак и делаю вид, что это повод заговорить с их владельцами. Я завязываю разговор с женщиной, сидящей рядом со мной на мероприятии по сторителлингу, и мы болтаем о погоде. В автобусе я сижу позади ребенка и его бабушки, играющих в «20 вопросов». Я вдруг вмешиваюсь: «Это лиса?» Они недоуменно смотрят на меня, но постепенно принимают в игру (это был енот).

«Можно ли тут присесть?» У меня полный рот еды, из носа течет, а по столу разбросаны остатки моего ланча. Это провал.

Я чувствую себя доброй деревенщиной, оказавшейся в большом городе. Но как я ни стараюсь, я не могу говорить с людьми о чем-то, кроме повседневности. Стефан помог мне установить контакт с незнакомцами. Теперь мне нужен кто-то, кто помог бы мне познакомиться с ними поближе.

Поэтому я решаю обратиться к следующему эксперту – Николасу Эпли, профессору психологии Чикагской школы бизнеса Бута. Именно его исследования о том, что разговоры с незнакомцами по пути на работу делают нас счастливее, подтолкнули меня к этому приключению. Я говорю ему, как странно это звучит для меня: вы хотите сказать, что люди действительно любят разговаривать друг с другом в автобусе или метро? Разве это не ХУДШЕЕ место для общения с людьми?

– Ну, мне кажется, это самое легкое место, – говорит он. – Другие места – это места, где люди уже занимаются другими делами. В метро или автобусе они просто сидят и ничего не делают. Или играют в Candy Crush.

Ник говорит, что молчаливые вагоны лондонских поездов, вероятно, являются результатом феномена множественного невежества: все действительно хотят говорить, но думают, что остальные не хотят. Поезд может быть полон людей, которые хотят о чем-то поболтать, но все равно молчат.

Поэтому он проверил эту гипотезу в Чикаго. Испытуемые постоянно думали, что они больше заинтересованы в разговоре со своим соседом, чем их соседи в разговоре с ними.

– Мы отобрали людей и спросили у них: как вы думаете, какой процент ответит вам взаимностью, если вы заговорите первыми? В поездах мы получили 42 %, а в автобусах – 43 %.

Они ошибались. Фактический процент людей, которые были бы готовы вступить с вами в разговор, составляет почти 100 %. Все, кроме музыканта Моррисси, который, как гласит известная легенда, однажды сидел в пустой комнате на шумной голливудской вечеринке и одиноко пил чай.

– Очевидно, есть люди, которые не поддержат разговор, – говорит Ник, – но такое встречалось нечасто.

Я поражена тем, с какой уверенностью Ник это заявляет.

– Вы хотите сказать, что могли бы приехать в Лондон и целый день болтать с незнакомыми людьми в метро? – спрашиваю я.

– Именно так, – отвечает он.

Арестуйте этого человека.

Ладно, может, он и смог бы это сделать, но как насчет интровертов, которые хотят, чтобы их оставили в покое? Соответствуют ли результаты его исследований настоящей реакции интровертов и экстравертов?

– В наших экспериментах участвуют как интроверты, так и экстраверты. Мы устанавливаем личность в наших экспериментах – и дело не в том, что экстраверты более счастливы, разговаривая с незнакомцами, чем интроверты.

Это поражает меня. И дает немного надежды на остаток года.

Я рассказываю о своей проблеме: кажется, я не могу расширить рамки светской беседы. Я не могу наладить контакт: все заканчивается на обсуждении погоды, рода деятельности или имени собаки. Или того, какая сейчас королева правит.

– Только погода? – Похоже, Ник разочарован. – Вы можете придумать варианты лучше? – спрашивает он.

Конечно, я могла бы. Если бы была кем-то другим. Но в этом я безнадежна – я не знаю, как сделать лучше.

– Вам нужно больше раскрывать себя. Рассказывайте о себе. Задавайте личные вопросы.

Пока Ник наставляет меня на важные темы для разговора – что вам нравится в вашей работе, расскажите о своей семье, какое самое интересное место, где вы были в этом году, – я осознаю: я – взрослая женщина, слушающая урок о том, как вести разговор.

Я также понимаю, что не знала, как вести беседу с новыми людьми.

Если вдуматься, никто нас этому не учит. Ладно, технически жизнь делает именно это, но я встречала так много людей, которые тоже довольно плохи в этом: они не задают вопросов, не налаживают связь, не слушают, они перебивают или ничего не предлагают от себя.

Разговор – это то, что связывает нас с другими людьми больше всего, и мы должны учиться этому через взаимодействия в реальном мире. Я бы лучше провела это время за чтением книги.

Вот это «рассказать что-то личное» заставило меня почувствовать боль от укола старого страха быть отвергнутой.

Затем Ник напоминает мне, что социальная жизнь построена на взаимности.

– Несколько лет назад я проезжал через отдаленную часть Эфиопии и все время встречал матерей и детей возле их жилья. Все они смотрели на меня, словно на мертвеца: с абсолютно пустыми выражениями лиц. Это было самое неприятное чувство, которое я когда-либо испытывал в жизни. Но потом мне пришло в голову, что я смотрел на них точно так же, как они смотрят на меня. Поэтому я начал улыбаться и махать рукой, когда проходил мимо, – и я будто щелкнул по выключателю. Как только я начал улыбаться и выглядеть дружелюбно, они начали махать из своих окон, улыбаться мне и выбегать из своих домов, чтобы дать мне пять. Это правда мира, Джессика, – говорит он, называя меня полным именем, чтобы дать мне знать, что грядет что-то важное. – Никто не машет первым, но все машут в ответ.

Он отключается.

Позже на той неделе, прогуливаясь по своему району, я вижу мужчину, который рисует на улице. Я помню, что мне нужно первой помахать рукой. Я говорю себе, что у него добрые глаза, чтобы настроиться перед встречей. Как только я здороваюсь, он откладывает кисточку, и мы болтаем о районе (да, я уже начинаю болтать). Затем он удивляет меня. Он приглашает меня на частную художественную выставку в чей-то дом на следующей неделе. И вот так через несколько дней я оказываюсь в огромном доме: три этажа, высокие потолки, картины Пикассо на стенах. Одна кухня – как вся моя квартира. Я даю себе клятву: я обойдусь без пустых разговоров. Сегодня вечером я буду учиться у этих людей. Сегодня вечером я раскрою себя.