Теперь же я собиралась работать на телевидении. У меня были тайные надежды сделать шоу под названием «Китайские пластинки необитаемого острова», чтобы стать Кристи Янг Северо-Восточной Азии.

Но этого не произошло.

Соглашаясь на эту работу, я сознательно игнорировала тот факт, что в жизни всегда избегала любой возможности быть в центре внимания: я притворялась больной, чтобы не участвовать в школьных спектаклях, не выступала с презентациями, отказывалась поднять руку в классе, даже когда знала ответ. Всегда.

Если большинство может поднять руку на занятиях, то выступление перед большой аудиторией пугает многих из нас. Публичные выступления – это невероятно распространенный страх, хотя интроверты страдают им значительно чаще, чем экстраверты. Как правило, мы более чувствительны к новым раздражителям и окружающей среде. Столкнувшись с такой неприятной задачей, как речь перед большой группой людей, интроверты с большей вероятностью обзаведутся учащенным сердцебиением или повышенным давлением.

Какая разница! Это была старая Джесс. У нее не было пиджака. Она жила не в Пекине. Новая Джесс хотела стать телерепортером, и, клянусь Богом, она это сделает.

За исключением того, что я отключалась всякий раз, когда эта маленькая красная лампочка показывала, что камера включена. Меня бросало в холодный пот. Я слышала собственное сердцебиение. Мой мозг останавливался, и я превращалась в сумасшедшее, застенчивое месиво из нервов. Я начинала говорить так быстро, что заикалась. София кричала мне в наушник:

– Ты говоришь слишком быстро, хватит махать руками, почему ты киваешь головой как рэпер, перестань выглядеть такой испуганной, не плачь, твой макияж потечет… Ладно, нам снова нужен гример.

Может ли развиться ПТСР, если вы увидите себя на экране камеры? Если так, то я уже в пути. Судя по тому, что я видела, я выглядела так, будто меня похитили, окунули в чан с автозагаром и заставили читать с телесуфлера под дулом пистолета.

Несмотря на все мои усилия и тренировки, я просто не могла стать лучше. Я все время замирала. Я слишком нервничала. Я слишком потела. Мне не хватало двигательных навыков. Я превращалась в оленя, застывшего в свете фар. Только это были студийные огни, и люди кричали мне, чтобы я стояла перед прожекторами, вместо того чтобы убегать в лес в поисках безопасности.

Все остальные корреспонденты или ведущие новостей, казалось, были сверхуверенными, красивыми и естественными перед камерой. Они были прямым подтверждением того, что призвание должно соответствовать навыкам. А не я, которая нашла работу, на которой была генетически предрасположена лажать при каждом удобном случае.

Чтобы пережить эти дни, я запихивала все свои сомнения и страдания в воображаемую коробку под названием «Для психотерапии», но в этой коробке были трещины. Как всегда. Вы думаете, что все в порядке, а потом просто сидите на ступеньках позади работы, наблюдаете за старыми жителями Пекина, танцующими на площади через дорогу, песня «Fix You» группы Coldplay играет в наушниках, а вы внезапно начинаете реветь.

После совместной жизни в Австралии у нас истек срок действия виз, поэтому Сэм вернулся в Лондон, а я – в Пекин. У нас были отношения на расстоянии, и это было ужасно. Мои коллеги были талантливыми, прирожденными репортерами, с которыми я не могла общаться. Я жила с девушкой, которую едва знала, и ее кошкой, на которую у меня была аллергия. Когда мне не с кем было поговорить, я слушала подкасты. Моим любимым был подкаст The Moth, в котором обычные люди рассказывали свои истории. Мне нравилось, что они не были опытными артистами. Они просто стояли на сцене и рассказывали свою настоящую историю. Это был мой механизм преодоления проблем: лежать в постели, смеяться и плакать, слушая рассказы незнакомцев.

На работе моя неуверенность перед камерой означала, что я была неестественной и неуклюжей. Пока я пыталась исправиться, на меня кричали, что заставляло меня нервничать еще больше. Страх исходил от всеобщего внимания, даже если оно было всего лишь направленной на меня камерой. Мне казалось, будто смотрю прямо в дуло пистолета и осознаю, что мое лицо будет транслироваться в дома людей, которые зададутся вопросом: почему она так ужасна в этом деле? Мне хотелось добиться успеха на этой работе, но каждый день я приходила в офис в ужасе.

В итоге я уволилась. В конце своего последнего рабочего дня я выбежала из студии, сжимая в руках пять пиджаков, которые держала там. Это было ровно так, как я представляла себе реальный тюремный побег. Я переехала в Лондон и вышла замуж за Сэма, пытаясь забыть обо всем этом.

Я поклялась никогда больше не попадать в центр внимания. «Это полезно, – сказала я себе, – мы взрослеем и понимаем, что не можем быть такими, какими хотели бы быть».

Вскоре после «инцидента» в сауне мы с Сэмом решили найти новую квартиру в Лондоне.

Шумные соседи сверху заставили нас съехать из нашего предыдущего жилья. Я виню их дочь за большую часть шума. Я знаю, что нельзя говорить, что ненавидишь ребенка. Я также знаю, что, встретив этого 8-летнего ребенка, крошечную девочку со свинцовыми ногами, вы бы тоже ее возненавидели. Реально.

Однажды я просто сидела на ступенях, смотрела на жителей города и слушала Coldplay. А затем резко разревелась.

Может быть, она вырастет и станет такой же крутой, как актриса Милли Бобби Браун, активистка Малала или модель Малия, я не знаю. Но в восемь лет она топала, кричала и бросала вещи на пол над нашими головами с диким самозабвением, даже когда была счастлива. Было трудно сказать соседям: «Пожалуйста, потише». Но еще труднее: «От радости вашего ребенка мне хочется умереть». Когда она взялась за скрипку, мы с Сэмом поняли, что игры кончились.

Распаковывая коробки в нашем новом доме, я перебирала груды визиток. Журналов. Книг. Листовок.

И нашла ее. Программку The Moth, спрятанную среди книг и журналов. Я изучаю ее и нахожу имя режиссера. Мэг.

Несколько лет назад я побывала на мероприятии The Moth в Union Chapel – церкви днем и известной музыкальной и комедийной площадке ночью. В тот вечер я была околдована рассказчиками, которые стояли под софитами и разноцветными витражами, выступая перед аудиторией в 900 человек. Я ощущала постоянный гул тревоги, благоговения и сочувствия.

Я ходила мимо Union Chapel почти каждый день, так как живу по соседству. Та частная художественная выставка, которую я посещала с Роджером – художником, которого я встретила на улице, – была через две двери от часовни. Итак, я делаю паузу, держа программку в руках, и думаю, что делать дальше.

Я изо всех сил старалась быть экстравертом. Я болтала с незнакомыми людьми, соглашалась на встречи, но это – это было моим психологическим заклятием, единственным, чего я не могла себе представить. Моя история. На сцене. В центре внимания. Никаких заметок.

Мое пребывание в тюрьме для телерепортеров и молниеносный побег из нее были источником такого смущения и стыда, потому что я убежала от своего страха, а не встретилась с ним лицом к лицу. И глубоко внутри я знаю: то, что пугает тебя, овладевает тобой. Я больше не хочу быть во власти своего страха.