class="p1">Марина перехватила Сашу в коридоре. Та, не отвечая, махнула рукой в сторону курилки. Марина свернула за ней и в ответ на предложенную редактором Соней сигарету покачала головой.

— Ой, девочки! — закричала Сашка, забыв затянуться. — Ой, у нас такое было!

И секретарша обстоятельно рассказала, как Камилла явилась на совещание в ужасном виде, как Назимов ушел, едва ли не хлопнув дверью, и как опомнившийся босс долго возил Камиллочку мордой об стол за то, что сорвала важнейшие переговоры. «Ведущую-то мы найдем, — орал шеф, брызгая слюной, — хоть полгорода перешерстим, но найдем. Незаменимых у нас нет. Но дело в том, захочет ли Назимов иметь с нами теперь дело…»

— А она что? — спросила Соня, жадно затянувшись и стараясь не пропустить ни слова.

— Оправдывалась, конечно, говорила, что ее на студии кто-то подставляет, нарочно гадит… А шеф тогда еще пуще разъярился — я, орет, в этих ваших бабьих дрязгах разбираться не желаю! Это, орет, твое дело — с коллективом отношения налаживать! Меня это не касается! Ну, я тогда потихоньку убежала, а то Камиллочка выйдет, ни за что мне не простит, что я все это слышала.

— Так ей и надо! — решительно сказала Соня, которая не так давно получила от Камиллы нагоняй в таких выражениях, что и вспомнить противно. — Никто ей сочувствовать не станет, все ее терпеть не могут! А вот интересно, кто это ей подгадил? Неужели Варька Чайкина постаралась? Хотя ее на рекламу к Назимову вряд ли возьмут, не та у нее весовая категория…

«Никто ничего не узнает, — думала Марина. — Табличку я убрала, оставленную краску свалят на маляршу, а она отлается — сразу видно, девица бойкая, тертая, всякого в жизни повидала. Завхоза, как всегда, не найдут. А про костюм Камилла и не вспомнит, так что Лильке ничего не грозит».

— Ты что молчишь? — Соня тронула ее за руку.

— Надо быть добрее, — строго сказала Марина. — Что мы, в самом деле, все на одного?

— Ты потому так говоришь, что она тебе ничего плохого не успела сделать, — сказала Соня с обидой. — Ты человек неконфликтный, с Камиллой не пересекаешься…

«Знали бы вы…» — грустно подумала Марина.

Впрочем, сегодня у нее было хорошее настроение.

Возвращаясь с работы, Марина заскочила в супермаркет: в холодильнике было совершенно пусто, а муж не удосужился съездить за продуктами, хоть и обещал. Уже на выходе, буквально в дверях, она столкнулась с женщиной, которая показалась ей знакомой. Та тоже остановилась и неуверенно произнесла:

— Марина…

— Ой, Лида, господи! — Марина засмеялась. — Я тебя и не узнала сразу, богатой будешь!

Она пригляделась и увидела, что на бывшую жену Женьки снизошло нечто большее, чем богатство. Одета она была довольно дорого и со вкусом, но дело было не в этом. Было что-то такое в ее глазах, что Марина назвала бы счастьем. Да, Лида выглядела счастливой и довольной жизнью.

К чести Марины, ни ростка зависти не проросло в ее душе. Они не успели подружиться тогда, когда Лида была замужем за Женькой, но симпатизировали друг другу.

Люди проходили мимо, толкались, и Лида предложила:

— Зайдем в кафе, поговорим?

Марина хотела ответить, что ей некогда, дома муж ждет, но тут же оборвала себя — подождет, с голоду не помрет, не тот человек.

Они зашли в кафе, взяли по чашке кофе и пирожному.

— Как ты? — задала Марина дежурный вопрос.

— Боюсь сказать… — Лида светло улыбнулась, — но вроде бы хорошо… не сглазить бы…

— Все хорошо и будет, — убежденно сказала Марина.

— А ты, как я посмотрю, не очень, — медленно сказала Лида. — Уж не подумай, что я гадости говорю…

— Что, так заметно? — упавшим голосом спросила Марина.

— Мне заметно, потому что беда у нас с тобой общая, — вздохнула Лида. — Знаешь, из-за чего я с Плавунцом развелась?

— Догадываюсь, — тихо проговорила Марина.

— Вот так вот. Как замуж вышла, то все радовалась, до чего у них компания хорошая, все вместе, не скучно им друг с другом, всегда есть о чем поговорить. И с Камиллой этой… — Лида поморщилась, видно, до сих пор противно было вспоминать. — С Камиллой мы вроде как подружились. Она тогда еще не такая звездная была, попроще, помоложе. Мне даже нравилась ее энергия, напор и что мужики вокруг нее вьются. Было в ней что-то особенное…

— Аура, — усмехнулась Марина.

— Ну да, — вздохнула Лида и, помолчав, продолжила: — Ну, что с другими она вольно себя ведет, это мне неважно. А что с моим Женечкой целуется при встрече, обнимается, по-хозяйски его оглаживает, так что тут сделаешь? Старые друзья. Может, у них так принято? Мы тогда в новую квартиру переехали. Так они все у нас собирались. Антон твой приходил, Рябокони, Камилла с мужем. У нее муж был режиссер-документалист с телевидения, он ее туда и пристроил. И вот мы с дочкой были как-то у мамы, заночевали там. А утром приехала, стала уборку делать и нашла Камиллину сережку.

— На диване? — снова усмехнулась Марина.

— Ага. У нее сережки были такие старинные, говорила, что от бабушки достались. Изумрудик маленький, а вокруг сколочки алмазные. И главное, мы накануне встречались на какой-то презентации, и сережки эти на ней были! Ну, что тут можно подумать? Только одно.

— И что ты?

— Да ничего. Сережку спрятала, а сама в ванной поплакала: думала, ладно какая бы посторонняя девка, а то подруга, можно сказать. Сколько времени у меня дома провела, сколько кофе моего выпила, сколько тряпок моих перемерила! В общем, мужу ничего не сказала, а к этой компании стала присматриваться. И поняла, что все это у них не вчера началось, что Камилла эта… в общем, со всеми она спит, никого пропустить не может. Такая у нее натура. Если с кем попало, там, на телевидении, то сплетни пойдут, а с близкими друзьями можно, они не подведут. И началось у них это еще со школы, так она их скрутила. Антон твой тоже…

— Да знаю, — вздохнула Марина, — имела случай убедиться.

— В общем, продержалась я год… врагу не пожелаю такого года! — Лидия отхлебнула остывший кофе. — Похудела, пожелтела вся, мама даже забеспокоилась, на обследование меня записала. И за этот год я все про них узнала, по глазам научилась определять, когда и где они с этой Камиллой встречаются. И вот как-то утром лежу — а вечером в ресторан с ними всеми идти — и чувствую, что не могу их больше видеть, повешусь или из окна выброшусь. И даже не потому, что мужа ревную, — к тому времени и любовь вся прошла, а потому,