— И это тебя остановило? Ты побоялся потерять карьеру? И не смог мне рассказать об этом, по-человечески объяснить? Либо ты глупец, либо ты лжешь, — фыркаю я, ощущая кошмарную усталость и слабость в мышцах. — Я устала и хочу домой, Нейт. Отвези меня, пожалуйста. Мне нужно все обдумать, — прячу лицо в ладонях. — Сейчас я не готова простить тебя. Не так быстро. И не уверена, в своих чувствах, — добавляю я, желая «уколоть» Нейта. — Мы все равно увидимся послезавтра на конференции, не так ли. Ты же будешь обязан издалека наблюдать за мной, безоговорочно выполняя свое задание?

— Да. Я буду. Ли…мы еще не закончили, — Нейт явно хочет мне что-то сказать, но я прибавляю музыку до оглушительной громкости и отворачиваюсь к окну, всем своим видом показывая, что продолжать дискуссию не намерена.

До кампуса мы едем в полном молчании.

Я прячу непроизвольную счастливую улыбку в вороте свитера, ощущая, как приятно покалывает его губы от сладко-горьких поцелуев. Внезапно, знакомая сладость мешается с явным металлическом вкусом крови, и мне становится…не по себе.

Нейтон 

Четыре года назад

«— Ты первый и последний, Нейт. Я так чувствую. Но только при одном условии…ты поговоришь с моим папой, как и обещал. 

— Конечно, Ли. Мы все решим. Ты мне веришь? 

— Я верю тебе, Нейт….»

Бесшумно пробираясь домой глубокой ночью, я снова и снова прокручиваю в голове последние произнесённые обещания. Они так легко слетели с губ, так просто. Все просто, когда сердце горит от любви и страсти. Я чувствую себя всесильным, когда Алисия Саадат смотрит на меня своими огромными аквамариновыми глазами. Ее любовь опьяняет, заставляет верить, что нет ничего невозможного, непреодолимого.

Мы все решим, Ли. Мы справимся. Если понадобиться, я мир переверну для тебя. Не отдам никому, не отпущу, не сдамся.

Первый и последний, Ли. Первый и последний.

Ты только верь мне, моя смелая девочка. Только помни, что я твой, а ты моя.

Один год, и мы снова будем вместе. Всего двенадцать месяцев. Это же ничто, когда впереди целая жизнь. 

Ты только дождись меня, Ли. 

— Не поздновато для прогулок, Хамдан? — стальной властный голос отца резко переключает поток моих мыслей в реальную плоскость. Вздрогнув, я резко останавливаюсь, сердце сбивается с ритма, пропуская удары. Массивная высокая фигура Джамаля Каттана перекрывает лестничный пролет. Я нервно сглатываю и, как всегда, тушуясь, когда отец появляется так стремительно, словно из-под земли. При его росте и комплекции это кажется сверхъестественной суперспособностью.

— Когда ты вернулся? — задаю я единственный, пришедший на ум вопрос.

— А я никуда и не уезжал, Хамдан, — сдержанный ответ лишает меня дара речи. Что это значит? Как не уезжал? Он же должен быть на военной базе. — Поговорим, у меня в кабинете, — распоряжается отец. И это не приглашение, не просьба. Неопровержимый приказ, обязательный к исполнению.

— Слушаюсь, сэр, — бросаю себе под нос. Как на плацу, черт.

Повернувшись ко мне спиной, генерал АРС размашистым шагом поднимается наверх, а мне не остается только следовать за ним. Вскользь замечаю, что он в форме, а это не предвещает ничего хорошего.

Кабинет отца состоит из двух помещений. Одно — доступно для всех домочадцев, второе — скрытое за секретной дверью, для приватных переговоров и решения особых задач. В зависимости от того, куда зайдет отец, можно определить степень серьезности предстоящей беседы.

До последнего надеюсь на первый вариант, потому что второй означает, что я крупно попал, влип, вляпался, облажался. Как не назови, факт остается фактом. Мне пи*дец.

Отец проходит к стене и, приложив палец к панели, отступает назад, дожидаясь пока стена бесшумно сдвинется в сторону.

Все-таки пи*дец, обречённо понимаю я.

Внутрь мы заходим одновременно, оказываясь в ярко освещенной квадратной коробке, напоминающей камеру-одиночку хакера. Помещение напичкано современной компьютерной техникой, в центре массивный широкий стол, за который и садится отец. Мне он жестом показывает на кресло напротив. Стена, тем временем, возвращается в исходное положение, уничтожая все пути для отхода.

  Расположившись там, куда мне ткнули, я выжидающе смотрю на отца. Прочитать выражение его лица невозможно, как и предугадать, что он скажет или сделает в следующий момент. Это профессиональные издержки многолетней службы в АРС. Даже в штатском, даже за обеденном столом в кругу семьи — Джамаль Каттан остается генералом спецслужб. Мама говорит, что когда-то отец был другим. Но я помню его только таким, как сейчас.

От напряженной тишины звенит в ушах, по спине пробегает неприятный холодок страха. Отец молчит, сверля меня сквозь прозрачный жидкокристаллический экран непроницаемым взглядом.

— Пап, может, объяснишь, что происходит? — не выдерживаю я. — Ты же должен быть на задании.

— Так и есть, — подтверждает он, не меняя застывшей позы. — Пришлось прервать его выполнение на несколько часов, чтобы выяснить, как так вышло, что, находясь, на другом конце Анмара, я, оказывается на протяжении десяти ночей посещал, на одном из своих автомобилей,охраняемый спецслужбами засекреченный объект.

Несколько секунд я недоумевающе смотрю на отца, пытаясь вникнуть в смысл сказанных слов.

— Ничего не хочешь мне рассказать, Хамдан? — металлическим тоном уточняет он. Я отрицательно качаю головой. — Подсказка номер один. Я имею в виду мой черный Хаммер.

— Там не было датчиков. Я проверил. Он же гражданский, — хрипло бормочу я, отводя взгляд в сторону. Отрицать бесполезно, меня вычислили.

— Плохо проверил, и у меня нет гражданских автомобилей, сын. Я — собственность анмарских разведывательных служб, как и все, чем владею, — хлестким тоном сообщает отец.

Мне хочется влепить себе крепкую затрещину.

Кто, вообще, считает эти железяки? Серьезно?

Как я мог пропустить жучок?

Идиот.

— Ты их возглавляешь, — выдавливаю севшим голосом, словно озвученный факт имеет какое-либо значение.

— Это не отменяет вышесказанного, — холодно отрезает отец.

— Я брал Хаммер, но ни на какие засекреченные объекты не ездил. Как бы меня пропустили туда? — ухожу в глухую оборону. А что мне остается?

— Пропустили не тебя, Хамдан, а автомобиль, внесенный в базу АРС, предоставляющий владельцу безграничный допуск. Любой другой был бы остановлен военными, — сталь в его голосе заявляет меня вскинуть голову.

—  Пап, я не понимаю, о чем идет речь, — утверждаю с нажимом, хотя, когда отец смотрит на меня так, как сейчас, я сам себе доверять не способен.