— Колесо? —переспросил мужик, уже сжимая в руках домкрат и монтировку.

Машинальнозаглянула к нему в кабину и обомлела: заднего сиденья в ней не было, затовместо него были корзины, корзины, корзины грибов.

— Непродадите? — безнадежно и умоляюще спросила она.

Мужикудивился:

— Почему непродам? На рынок и везу. А вам сколько?

— Все!

На новенькомколесе, с полным багажником и корзинкой грибов, трогаясь с места, она решилазапомнить название места, где было с преизбытком исполнено ее такое маленькое,но горячее желание. Через сто метров начиналась деревня «Сосенки».

— Сосенки! —закричала она.

— Ты что? —испугался Стрельбицкий.

— Сосенки! —повторила она. — Это же деревня, около которой погиб отец Киприан!

Это привелоее в такой восторг, что, завезя домой Стрельбицкого и разделавшись с грибами,она помчалась к старцу Игнатию, которого, как она знала, почитал отец Киприан,с вестью о том, какой подарок ей сделал ее покойный духовник. Старец схватилсяза голову и категорически запретил ей принимать какие-либо помыслы о загробныхвесточках отца Киприана.

— Какиенаваждения лукавый творит! — сказал он ей напоследок. — Запомни, у мертвых сживыми никакого общения нет!

Это ужасно еерасстроило, но, вернувшись домой, она тут же попала в водоворот Стрельбицкого:корреспондент Би-би-си, телевидение, приглашение во Францию… СнималиСтрельбицкого, как всегда, в его кабинете — за тем столом, на котором стоялкогда-то чугунный чертик. Анна навела блеск, привезла Стрельбицкого с дачи,переодела, пошла на кухню готовить тосты. Вот-вот должны были пожаловатьтелевизионщики.

Вдруграздался вопль Стрельбицкого:

— Анна, Анна,сюда!

Она вбежала вкомнату. Он стоял на стуле с картиной в руках. Той, которая всегда висела надкнижным шкафом.

— Произошлочудо! — лепетал он. — У нас на стене под картиной проступил крест! Чудо! Чудо!

Она взглянулана стену и увидела большой крест, который нарисовал здесь елеем отец Киприан,когда освещал дом.

—Стрельбицкий, это — знак!

— Знак? —испугался он.

— Это хорошийзнак, Стрельбицкий. Тебе пора принимать крещенье.

Но и тогда онне покрестился. А она заподозрила, что старец сведущ, да не во всем:

— Ведь кактолько я готова была уже поверить, что у нас с отцом Киприаном нет ничегообщего, как утверждает старец Игнатий, он тотчас же прислал о себе новую весть.Ты не представляешь, — возбужденно говорила она мне, — Стрельбицкий никогда вжизни не залезал на стул и не снимал со стены ни одной картины! Это все — отецКиприан! Буду теперь всегда обращаться только к нему, а к старцу больше никогдане поеду!

Однако весьмав скором времени ей пришлось очень пожалеть о своих зароках. Пришлось ейвсе-таки слезно припасть к старцу Игнатию…

Началось стого, что Стрельбицкий, который терпеть не мог сидеть за рулем, да и водить-тотолком не умел, разве что права у него были, вдруг забрал у Анны машину,сославшись на то, что иногда не может до нее дозвониться именно в тот момент,когда ему срочно надо ехать «по делам». Поскольку все его «дела», особенно те,по которым надо куда-то ехать, были сосредоточены в ее руках, Аннапредположила, что Стрельбицкий просто хочет сделать глоток свободы и потомувырваться из-под ее контроля, однако не только не увидела в этом никакогокриминала, но и сочла, что Стрельбицкому с его повсеместной «преисподней» этобудет полезно.

Однако убираякак-то на его спартанской даче, она подошла к телефону и, прежде чем успелапроизнести в трубку «але», услышала чрезвычайно противный, как ей показалось,жеманный женский голос, который сказал:

— Мяу,Стрельбицкий, ну где же ты? Сам же вызвался меня подвезти. Твой котик тебяждет. Кис-кис!

Анна такрастерялась, что потеряла дар речи. Она бросила трубку, дождаласьСтрельбицкого, который вернулся чуть не под утро, и устроила ему допрос спристрастием. Он нехотя ей признался, что помогает одной юной девушке —поистине юному дарованию, но это ненадолго, она такая беспомощная, не может,как и он, ездить на метро, он ей сочувствует, отвез ее стихи в журнал, книгу — виздательство, познакомил с тем-сем, предварил несколькими добрыми словами еевыступление, она чуть не в обмороке перед публикой…

— А почемуона, юное дарование, тебя, уже немолодого человека, называет «котик»?

— Ах, оставь,— отмахнулся он, — это у них так теперь принято. Тусовка.

В общем,понятно. Все это кончается известно как. Ждет Анну тоскливая одинокая старость.Она представила на себе монашеский штапель, мысленно примерила клобук.Бессонные ночи в коленопреклоненных молитвах. Как-то даже растрогалась,умилилась. Потом выяснились новые подробности.

Позвонила ейкакая-то незнакомка, представилась дипломированным «белым» экстрасенсомТамарой. Попросила о встрече. У нее, оказывается, была за несколько месяцев доих разговора «юная девушка», она же и «юное дарование». Попросила приворожитьей Стрельбицкого. Тамара, однако, задав ей несколько вопросов, в частности,узнав, что он женат и посмотрев на фотографии его и Анны, которые ей предъявилапосетительница (каким образом они к ней попали, интересно?), отказалась. Тахмыкнула, забрала фотографии и пообещала, что она найдет себе колдунью покруче.Теперь эта Тамара, почуяв, как она выразилась, «на астральном уровне», что тадействительно кого-то нашла и задействовала, хочет помочь Анне, у которой, еслисудить по фотографии, очень хорошая аура, и Стрельбицкому, от книг которого она«в восхищении». Она готова сразиться с обступившей их нечистью, удалить от нихнавсегда разлучницу и ту колдунью, которая «вступила в игру». Потому что она,Тамара, представляет собой белую магию, а колдунья наверняка — черную, и Тамараготова с ней померяться силами.

Аннапоблагодарила ее за доброе расположение, однако от услуг отказалась.

—Стрельбицкий и так такой нежизнеспособный, худой. Бледный да и еще инекрещеный, а они устроят на нем поле астральной битвы! — пожаловалась она мне.— Лучше попрошу отца Киприана мне помочь.

Поставилаперед собой фотографию в траурной рамке и стала просить:

— ОтецКиприан, помогите мне!

Неделюпросила, две, три… Стрельбицкий за это время успел свозить свою подопечную кморю, перезнакомил со всеми литературными друзьями. При встрече они смотрят наАнну сочувственно, отводят глаза, а кто-то даже и поглаживает по руке: «Ничего,ничего, все уляжется, успокоится…»

Бессонница уАнны началась. Ходит по дому из угла в угол — места себе не найдет. Пробуетмолиться — не получается. Решила Евангелие почитать, успокоиться. Раскрыланаугад. А там как раз то место, где говорится о жадном богаче и нищем Лазаре. Ивот этот богач, попав в ад, видит Лазаря на лоне Авраамовом. И просит Авраама,чтоб тот послал к нему Лазаря прохладить ему жаждущий язык его. Но Авраамотвечает: «Между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящииперейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят». И хотя этобыло сказано о непреоборимой черте между узниками ада и праведниками,населяющими некое «лоно Авраамово», Анна вдруг поняла, что напрасно она вопиетк отцу Киприану — сам, бедный, разбился во цвете лет на ночном шоссе, сам — недожил, не домолился, не вкусил полноты лет, не насытился днями, канул в никудавозле чужих «Сосенок» и теперь сам, возможно, нуждается в ее молитвах обупокоении, а она теребит его дух своими стенаниями, будоражит своейбессонницей… Нехорошо это…