— Где же тогда он? И зачем здесь мы? И почему

— Думаю, на эти вопросы лучше всего ответит он сам.

Едва Асмигар сказал это, как из-за колонн перед ним потянулись чёрные и белые нити. Сплетаясь, они образовывали идущую рядом с богом-странником фигуру. Сначала появились шагающие ноги в сандалиях, затем тощая фигура в чём-то, напоминающем чёрный погребальный саван, и, наконец, голова с белыми как первый снег волосами. Лицо его напоминало посмертную маску покойника с бледной кожей и ввалившимися щеками, а глаза выглядели парой чёрных провалов.

— Приветствую тебя, Таринор Дваждырождённый, — обратился бог смерти к наёмнику.

— Здравствуй… Как мне к вам… К тебе обращаться? Господин мрачный жнец?

— Мне нравится имя, которым меня наградили на далёком востоке, когда мир смертных был ещё молод. И имя это — Семарон, — лёгкая улыбка коснулась его губ. — Но ты можешь звать меня так, как принято у вас. Не знаю, почему изначальное имя настолько исказилось, что стало звучать как Шимарун, но я не держу на смертных зла за это. Я питаю к ним симпатию, ведь именно они сделали меня тем, кто я есть.

— Не мудрено, — усмехнулся наёмник. — Если б люди перестали умирать, бог смерти наверняка остался бы без работы. Хотя работёнка та ещё, многие тебя ненавидят.

— Не так сильно, как тебе кажется, Таринор. Мне нравится собирать мифы и легенды о себе самом. В Аталоре есть бессчётное количество смертных, не знающих об устройстве миров. Они никогда не были в Межмирье, не видели даймов и не знают, кто я. Но не все из них думают обо мне плохо, а тех, кто так думает, не так много, как ты считаешь. К тому же «бог смерти» — не совсем верное имя. Оно звучит так, словно я есть причина смерти, но я лишь следствие её необходимости в круговороте жизни. Когда-то любой душе нужно покидать Аталор, будь то король, священник или раб, однако все народы относятся к этой необходимости по-разному.

— И как же?

— Одно южное племя верит, что я каждый день пролетаю по небу на костяной колеснице, высматривая, кого забрать в царство мёртвых. Они раскрашивают кожу соками ягод и трав, кровью животных, пронзают носы, уши и губы костями и нитями, чтобы я не узнал их. Знаешь, как они наказывают виновных?

— Наверное, моют и вынимают все украшения? — предположил Таринор.

— Мне нравится этот человек, Асмигар, — произнёс бог смерти с жутковатой улыбкой тонких бледных губ. — Верно, его моют и прогоняют из селения, чтобы не навлёк беду на остальных. Они боятся смерти, считают её наказанием. Но это не так. Другой народ, что живёт на далёком востоке, всеми силами пытается обрести бессмертие. Они отравляют тело и разум зельями, чтобы как можно дольше задержаться в мире смертных. Обращаются к силам иных миров, дабы те дали им вечную жизнь. Нет такого преступления против людей и богов, на которое бы они не согласились ради возможности продлить свой век. Эти люди ненавидят смерть. Для них это враг, с которым нужно бороться. Но и они не правы.

Сказав это, Шимарун замолчал.

— И кто же тогда прав?

— Те, кто не проводит черту между жизнью и смертью, понимая, что это лишь части одного непрерывного процесса — круговорота душ. Этот круговорот привносит в Мироздание смысл, заставляет его работать, словно вода, приводящая колесо водяной мельницы в движение. Увы, тех, кто видит это, столь мало, что иные сказали бы, что их нет вовсе. Но я не виню жителей Аталора, ведь сама суть смертных состоит в том, чтобы умереть. И уж точно не их вина, что они видят в боге смерти нечто плохое. Смертные достаточно страдали от безрассудства богов, чтобы видеть врагов в некоторых из них. «Злые боги» есть у всех: Уларун и Ирумия для эльфов, Калантар и Эретла для людей, Угрумбар и Мазгур для гномов…

— Это всё очень интересно, хоть из меня и никудышный философ, но для чего я здесь сейчас? Чем обязан честью общаться с самим богов смерти.

— Этой, как ты выразился, «чести», Таринор, — усмехнулся Шимарун, — каждый день удостаиваются десятки тысяч смертных, пусть и не лично. Но я понимаю твоё недоумение. Видишь ли, не каждый день человеку случается умереть и не повстречаться со мной. А тебе удалось.

— Дело в том проклятье? Асмигар уже об этом говорил. В прошлый раз.

— Именно. Но поначалу мы не понимали, кто именно тебя проклял, — вмешался Асмигар. — Кто мог возненавидеть тебя столь сильно, чтобы это отразилось в самом Мироздании?

Наёмник постарался вспомнить, кому он мог настолько насолить, но разум отказывался давать ответ.

— Я многим успел перейти дорогу, — пожал плечами наёмник. — Может перестанете играть в загадки и скажете прямо.

Бог смерти выжидающе посмотрел на бога-странника, и тот назвал имя:

— Ольф.

Таринора как молнией поразило. Здесь, в бесцветном царстве смерти, сердце наёмника не билось, но если бы он узнал об этом в мире живых, оно наверняка выпрыгнуло бы из груди.

— Да, — добавил Шимарун, — похоже, в тот роковой момент твой друг проникся столь сильной ненавистью к тебе, что его проклятье подкрепило само Мироздание.

— Вот ведь дьявол…

— Не сказал бы, что повелитель Ада здесь желанный гость, — заметил бог смерти.

— Но я… — сбивчиво заговорил Таринор. — Я всё ещё не понимаю, зачем вы меня сюда притащили?

— А между тем, этот факт не только отвечает на вопрос, почему ты здесь, но и объясняет, почему ты не умер, как обычный смертный, — сказал Шимарун. — Мы с Асмигаром пришли к выводу, что ты просто не сможешь умереть окончательно. И нам пришлось вернуть тебя в мир смертных, чтобы убедиться в этом. Конечно, если бы ты умер вновь, мы могли бы понять ещё больше…

— Недавно я как раз был близок к этому, — проворчал наёмник.

— Постарайся больше не умирать, — пожал плечами Асмигар. — Подобные вмешательства в Мироздание чреваты даже для нас. К тому же есть опасность, что, если тебя вновь убьют, твоя душа навеки останется неупокоенной.

— Я стану призраком?

— В прошлый раз ты об этом уже спрашивал, — едко заметил бог-странник. — Мне начинает казаться, что тебе прямо не терпится им стать.

— Нет, — возразил бог смерти. — Призраки всегда привязаны к чему-то в мире смертных, ты же не будешь привязан ни к чему и станешь вечно блуждать по Межмирью без цели, смысла и покоя. Ты увидишь рождение и смерть тысяч миров, переживёшь само время и…

— И что же?

— А этого не знает никто, даже я. Никому не известно, что будет в конце времён, и случится ли он вообще. Возможно, когда Мироздание обратится в Безвременье, ты навсегда останешься в нём единственным мыслящим созданием, запертым в темнице собственного разума. И даже слово «вечно» недостаточно, чтобы выразить всю беспросветность этой мысли.

— Звучит как нечто ужасно скучное, — нахмурился Таринор.

— Даже боги не способны вообразить, насколько, — вздохнул Асмигар.

— И что же теперь делать? — спросил наёмник. — Вряд ли вы меня сюда притащили, чтобы просто вот так обрадовать возможностью провести вечность в бесконечной тюрьме.

— Верно, — коротко ответил бог смерти. — Тебя прокляло само Мироздание, над которым не властны боги. И снять проклятье может только оно само. Мы так думаем.

— То есть даже вы не знаете наверняка? Так себе довод.

— Мы позволили себе вернуть тебя в Аталор не просто так, — медленно с расстановкой проговорил Шимарун. — Вспомни, с чего начался наш разговор.

— С мифов и легенд о смерти? — наёмник попытался вспомнить, о чём шла речь.

— Если б люди перестали умирать, бог смерти наверняка остался бы без работы, — Шимарун не только повторил слова Таринора, но и сделал это его же голосом. — Вот, что ты сказал.

Наёмник не нашёл, что ответить.

— Я не люблю некромантию, — произнёс Шимарун. — Некроманты называют себя повелителями мёртвых, говоря, что обманывают смерть, хотя оставляют лишь ничтожные царапины на лике Мироздания. Но тот, что сейчас ведёт армию мёртвых в Энгате, не простой некромант. Его цель не власть, не месть и не бессмертие. Он желает силой отвернуть людей от богов и ради этого готов поднять несметные армии мертвецов.

— И здесь мы имеем две проблемы, — сказал Асмигар. — Первая — если люди перестанут поклоняться богам, боги начнут терять силу. На это могут уйти века, но кто знает,