Помощник Глисон уже понял, что к нему подходит не отец Каллахан. На этом мужчине была фетровая шляпа. «Наверное, от дождя», – подумал Глисон. У широкоплечего священника была аккуратно подстриженная темная бородка и очки в черной оправе.

«Может, священники тоже работают посменно. Или этот из другой церкви».

Священник остановился в нескольких футах от двери в палату Спеллинга.

Помощник Глисон встал:

– Отец, он еще не очнулся.

Священник кивнул. И тихим шепотом произнес:

– Иногда голос, слово Божье, может проникнуть в душу спящего. Сила молитвы способствует выздоровлению.

Черные глаза за стеклами очков смотрели прямо на Глисона. Помощник смутился и растерялся. Ему показалось, в священнике что-то не так, но он Божий человек, и кто такой Глисон, чтобы судить его?

– Отец, я искренне верю в молитву за исцеление больных.

– Бог да благословит тебя, сын мой.

– Спасибо, отец.

Помощник Глисон отошел в сторону.

– Входите.

– Спасибо. Пожалуйста, откройте дверь. Я повредил кисть, когда играл в теннис.

Сэм Спеллинг грезил в оттенках красного, розового, желтого и фиолетового, будто пленка, проявленная в морфине, проецировалась на мозг через цветное стекло. Он видел себя в болотных сапогах, на рыбалке у ручья в Монтане. Прохладный воздух проникал в глубины легких. Он выудил кумжу, ее чешуя сияла всеми цветами радуги. Спеллинг вытащил крючок и выпустил рыбину обратно в прозрачный поток.

Он улыбнулся и медленно открыл глаза. Морфин по капле втекал в кровь Спеллинга, и все вокруг казалось прикрытым матовым стеклом, закопченным, затуманенным.

У его кровати стоял мужчина в черном.

– Отец? – позвал Спеллинг. – Отец Джон, это вы?

Спеллинг улыбнулся.

– Вы говорили, что вернетесь.

Он закашлялся. Образ расплывался перед глазами.

– Да, это я. Рад снова видеть тебя, Сэм.

Голос.

Даже в наркотическом тумане Спеллинг понял, что с ним говорит не отец Каллахан.

Спеллинг как можно шире открыл глаза. «Сосредоточься». Мужчина был в шляпе и воротничке священника. Но вот лицо… Спеллинг не мог разглядеть его лицо. Наркотики размывали зрение. Но есть еще голос. Спеллинг вспомнил, где он слышал этот голос.

– Ты?

– А кто же еще?

Мужчина подошел ближе и наклонился над кроватью.

– Убирайся от меня! Охрана!

У Спеллинга не хватало дыхания для крика, он мог только шептать.

– Зачем ты пришел?

– Думаю, ты и сам знаешь. Я здесь из-за тебя. Спустя столько лет решил заговорить, а? Я разочарован. Ведь я все тебе компенсировал. Мы заключили отличное соглашение. А потом ты профукал все деньги, снова попал в тюрьму, и я получил от тебя записку. Ты хитро придумал – отправил письмо из тюрьмы, даже бровью не повел. Исключительно удачная придумка – мне следует навестить дом твоей матери, чтобы обменяться рождественскими подарками. Впечатляет. Правда, когда я прочитал письмо, я понял, что ты собираешься доставить мне массу неприятностей, и пока ты жив, я не буду в безопасности, ведь ты уже нарушил наше соглашение. Жаль, что пуля прошла мимо сердца. Я целил в него.

Спеллинг пытался вылезти из кровати.

– Это ты? Ты стрелял в меня!

– Даже тебе трудно в такое поверить. Очень хорошо. Полиция никогда не догадается. Когда маршалы доставили тебя в суд для дачи показаний, я получил прекрасную возможность убрать тебя. Никто, даже ты, не заподозрил связи с давним убийством. Выбор времени решает почти все в жизни… и в смерти. У тебя слишком широкая пасть, и ее нужно заткнуть. Навсегда.

Спеллинг скосил глаза налево, потом направо. «Где же тревожная кнопка?»

– Отвали!

Сердце Спеллинга колотилось в груди, боль давила тисками, металлический привкус рвался из желудка, как газ из открытого баллона.

– Ох, Сэмми, ты теперь так легко расстраиваешься. Наверноее, давление подскочило, да? Видно, пришло время для молитвы у изголовья болящего.

– Не надо!

– Ты успеешь прочитать хорошую молитву, пока будешь умирать. Можешь начинать прямо сейчас. Тсс, это не больно. Ты просто уснешь. Вот так я запечатываю слишком широкие рты.

Сэм Спеллинг пытался вырваться, но широкая рука мужчины легла ему на рот, а другая зажала нос. Легкие пылали. В крови было столько наркотика, что пульс едва усилился, но нервная система отчаянно подавала сигналы. «Ну где же они? Хоть кто-нибудь!» Свободную руку удерживал наручник. Спеллинг боролся, он чувствовал, как рвутся швы, как кровь стекает по груди, как теплый суп. В глазах убийцы – угольно-черных глазах – отражался белый свет мониторов. Спеллинг видел, как замедляется его сердце, отражение исчезало из глаз, как свет потухающего фонарика. Мысли метнулись к тому злу в глазах, которое он видел, когда умирал в реанимации. Сейчас он смотрел в глаза кумжи, рыба разевала рот и дергалась. Он погрузил рыбу в ручей, и она постепенно успокоилась. Тогда он выпустил рыбу и следил, как она плывет в прозрачной воде.

Спеллинг улыбнулся. Воробушек с одной лапкой вернулся на подоконник. Спеллинг видел, как он сам открывает окно. Он потянулся и обхватил птичку рукой. Легонькая, будто сухарик, и сердечко колотится. «Не волнуйся, пичужка. У тебя есть крылья. У меня тоже».

Сэм Спеллинг спрыгнул с подоконника, взлетел над парковкой, хлопая крыльями и вбирая тепло утреннего солнца, и взмыл к свету.

Отец Джон Каллахан зажег семь свечей в алтарной части церкви Святого Франциска. Молнии, несомые бурей с побережья Атлантики, подсвечивали массивные витражные окна. Священник подошел к мраморной статуе Девы Марии, перекрестился и прошептал молитву. Он засунул руку в карман пиджака и достал письмо. Перед приездом Шона О’Брайена ему хотелось еще раз перечитать признание Сэма Спеллинга.

Закончив читать, Каллахан подошел к кафедре и сложил письмо пополам. Он открыл большую Библию, лежащую на подставке, осторожно засунул бумагу в Откровения Иоанна Богослова и закрыл книгу.

Рядом с церковью сверкнула молния, в ночи, будто отразившись от стен ущелья, раскатился удар грома. Свечи замерцали и потухли. Отец Каллахан нашел зажигалку, зажег свечу и поднял трубку церковного телефона. Гудка нет. Священник зажег еще несколько свечей. Он снял свой мобильник с зарядного устройства и тут услышал какой-то шум. Он обернулся. Дверь за алтарем была распахнута, ветер нес дождь в темный альков.

– Вроде я ее запирал, – пробормотал он и пошел в глубь церкви, намереваясь закрыть дверь, из которой несся запах дождя и водяная пыль.

Блеснула молния, ветер метнул внутрь капли дождя. Отец Каллахан взглянул в сторону алькова и увидел выходящего из тени мужчину, горящие свечи мягко освещали его лицо слева.