Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Спеллинг начал писать, он услышал приглушенный разговор за дверями своей палаты и скрип ножек стула по плитке. Наверное, кто-то сменил помощника маршала, стоящего на посту. Спеллинг взглянул на повязку на груди. Посредине, около сердца, виднелось ржавое пятно размером с четвертак. Сэм чувствовал металлический запах крови и клейкого слоя перевязки. Он продолжал писать.
Боль ударила от груди прямо в челюсть. Сердце затрепыхалось. Монитор слева от кровати запищал. Потом сердцебиение выровнялось, и машина умолкла. Спеллингу казалось, что язык покрылся песком. Левая рука была прикована к кровати, и ему приходилось правой не только писать, но и удерживать блокнот на подставке.
Дверь открылась. Спеллинг приподнял голову и увидел охранника, Лайла Джонсона. За открытой дверью в коридоре зевал и потягивался помощник маршала.
Джонсон прикрыл за собой дверь и заявил:
– Ну что, Управление вернулось к своим обязанностям.
Охранник держал в руке большой стаканчик горячего кофе.
– Прикольно, а? Мы сторожим тебя, а доктора – твое здоровье.
Спеллинг промолчал. Он продолжал писать.
Джонсон фыркнул и подошел к окну, выходящему на парковку.
– Небось завещание пишешь, а? Все мое движимое и недвижимое, типа того, да?
– Может, выйдешь отсюда?
– Все вы, бандюки, одинаковые. Думаете, вы и в тюрьме имеете право на неприкосновенность частной жизни.
– Слушай, мужик, в меня стреляли. Я перенес операцию. Я прикован к этой гребаной кровати. У меня сердце болит. Я никуда не собираюсь. Просто оставь меня в покое, ладно?
– Знаешь, Спеллинг, вот это и называется справедливость, что с тобой вышло.
В дверь постучали.
– Открыто, – сказал охранник.
В комнату вошел Дэн Грант. Он отвернул правую полу пиджака, показывая прицепленный на пояс золотой значок.
– Дэн Грант, убойный отдел, округ Вэлуш.
– Я никого не убивал и пока еще жив, – сказал Спеллинг.
Грант улыбнулся и подошел к кровати.
– Это верно. Но для вашей безопасности мы будем притворяться, что вы умерли. Кто бы в вас ни стрелял, он определенно хотел вашей смерти.
Детектив взглянул на Джонсона:
– Вы нас извините?
Охранник неторопливо пристроил на стаканчик с кофе пластиковую крышку, взглянул на бумагу, которую Спеллинг придерживал рукой, и вышел из палаты.
Грант повернулся к Спеллингу.
– Кто желает вашей смерти?
– Думаю, за последние годы я нажил немало врагов, – вздохнул Спеллинг. – ФБР наконец прихватило моего партнера во время последнего налета на банк. Он ухитрялся держаться в тени, пока не стал себя вести слишком уж небрежно. Вы, разумеется, знаете: меня привезли в суд, чтобы я свидетельствовал против него. Может, сам Ларри или один из его отморозков нанял стрелка. Он ждет суда в тюрьме уже добрых восемь месяцев.
– Возможно, у него есть кто-то на воле, человек, который спланировал и подготовил убийство.
– Может, и так. Мы с ним не друзья. Деловые партнеры, и все.
– Он просто умудрился оставаться в деле дольше вас, верно?
– Ларри тоже нравилось продавать много дури.
– Кто еще может желать вашей смерти?
Спеллинг посмотрел на бумагу, которую закончил писать. Помолчал. Его взгляд стал отрешенным.
– Откуда мне знать? Я знаю только одно – вокруг нас слишком много зла. Это трагедия – дойти до могилы, так и не узнав, кто ты есть. Мы слишком глупы и не понимаем того, что надо, пока не становится слишком поздно. Я не боюсь умереть. Нет, сэр, теперь не боюсь. После того, что я видел, бояться нечего.
Закатные лучи прорвали пелену серых облаков, свет ворвался в палату как живительная энергия. Спеллинг посмотрел в окно и улыбнулся. Снаружи, на подоконнике, уселся воробей.
– Бедная птичка.
Грант взглянул на воробья.
– Потерял лапку, – продолжал Спеллинг. – Парнишке приходится стоять на одной. Одноногий, но у него есть крылья.
Спеллинг написал свою фамилию в самом низу листа, сложил его и подписал жирными печатными буквами:
«Отцу Джону Каллахану. Лично»
– Детектив Грант, это мой билет.
– Билет?
– Мой билет взлететь, как та птичка за окном. Не знаю, долечу ли до небес, но надеюсь, он поможет моим крыльям.
– Что это?
– То, что священник просил меня написать. Никак не связано с судом над Ларри. Скорее, моя исповедь. Священник зайдет забрать ее. Детектив, будьте добры, засуньте бумагу в сумку с моими вещами. Там все, что осталось у меня в этом мире.
Спеллинг улыбнулся потрескавшимися губами. По нижней губе побежала струйка крови цвета засохшего табачного сока.
– Но это все, что мне действительно нужно.
В комнату вошли две медсестры.
– Нам нужно сменить повязки и дать пациенту лекарства. Он должен уснуть, – сказала одна.
Детектив Грант кивнул. Он взял сложенный лист и засунул его в сумку. Грант уже выходил из комнаты, когда Спеллинг произнес:
– Детектив, если со мной что-нибудь случится… если я не вытяну. Пойдите к отцу Джону Каллахану. И как можно скорее.
Пока медсестры суетились вокруг Спеллинга, он смотрел на воробья за стеклом. Птица попрыгала на одной лапке по подоконнику, потом расправила крылья и полетела на запад, к свету. Спеллинг улыбнулся.
Охранник Лайл Джонсон выждал двадцать минут. «Сейчас Спеллинг уже должен спать», – подумал он. Джонсон проглотил остатки холодного кофе и вошел в палату Спеллинга. Черные ботинки униформы Управления исполнения наказаний глухо постукивали, пока Джонсон подходил к тумбочке у кровати.
Кофеин и декседрин довели его до края. Руки вспотели, мысли мчались. «За этим ворюгой ухаживают лучше, чем за большинством налогоплательщиков. И все потому, что в него стреляли. Девятнадцать лет в полицейской форме – и черта с два меня положат в отдельную палату. Может, это из-за чертовых СМИ… Выстрел был на каждом канале. А может, просто всем все по хрену».
Джонсон заглянул в коричневый мешок, порылся и вытащил лист бумаги. Обернулся через плечо на закрытую дверь. Развернул бумагу и начал читать. Чем дальше бежал его взгляд, тем шире раскрывались глаза. Джонсон тихо присвистнул и пробормотал:
– Охренеть…
– Что вы делаете?
Лайл Джонсон резко обернулся. В дверях, сложив руки на груди, стоял отец Джон Каллахан.
– Ничего, – ответил Джонсон, опуская руку с бумагой.
– Что вы там держите?