***

Том Глив проснулся под кроватью в полной темноте. Невдалеке слышались разрывы бомб. Он находился в больнице городка Орпингтона в разгар воздушного налета — кровать в таких случаях становилась импровизированным бомбоубежищем. Летчик выжил, но у орпингтонских врачей почти не было опыта лечения таких тяжелых ожогов. Его раны обрабатывали растворами генцианвиолета и танина: первое вещество применялось как антисептик, а второе — как своего рода повязка для покрытия раневой поверхности, способная укрепить кожу и создать защитную преграду для микроорганизмов. В лечении обширных и тяжелых ожогов оба средства как минимум малоэффективны. Более того, они вызвали рубцевание и привели к развитию инфекции. Повязки из сухой марли и бинтов моментально прилипали к мокнущим ранам и срывали кожу при перевязках.

Разумеется, в таких условиях развился сепсис, и Глив много дней провел в беспамятстве и лихорадочном бреду. Однако его организм продолжал бороться. Через несколько долгих недель было принято решение перевести его в Ист-Гринстед, в госпиталь королевы Виктории — клинику, известную своими успехами в области пластических и восстановительных операций (под руководством хирурга Арчибальда Макиндоу).

Санитары, прибывшие, чтобы подготовить Глива к перевозке, облачили его в полную военную форму, содрав при этом повязки с нежной, только начинающей подживать кожи. Сам факт, что врачи Орпингтона допустили подобное обращение с больным, отражает их непонимание природы ожогов и неумение с ними справляться. Но наконец после мучительных тридцати километров дороги Глива вверили заботам Макиндоу и его медицинского персонала. Начался этап восстановления и реабилитации.

***

Третье отделение госпиталя королевы Виктории представляло собой деревянный барак, крытыми переходами соединенный с основным госпитальным корпусом. Здесь находились молодые люди, обезображенные огнем: в 1940 году бóльшую часть таких пациентов составляли пилоты «харрикейнов».

В конце барака имелась пристройка, где располагалась ванна. В ней циркулировал теплый слабосоленый раствор. Ванна была проточной, так что раствор постепенно — со скоростью примерно галлон в минуту — заменялся свежим. После ванны больные обсыхали, стоя обнаженными под большими нагревательными лампами, чтобы избежать травмирующих прикосновений полотенца. В эту ванну, прозванную пилотами «водолечебницей», и погрузили несчастного Глива сразу же по приезде.

Тревожился он напрасно. Впервые за все время его раны оказались промыты как следует, а присохшие бинты отмокли и были унесены током воды без повреждения кожи. После купания на очищенные ожоги наложили повязки из марли, пропитанной вазелином: изобретение доктора Макиндоу, позволяющее прикрывать рану и в то же время не давать бинту прилипать к ней.

Через несколько дней Макиндоу подошел к койке Тома и посвятил его в свой план. На его выполнение, объяснил врач, потребуются долгие месяцы и много операций. «Тебе придется туго, — сказал он, — но дело того стоит». Что-то в манерах этого хирурга, который стоял и глядел на него сквозь очки в роговой оправе, внушило Гливу доверие. Впервые с тех пор, как Том оказался в огненном аду, он почувствовал какую-то надежду.

Арчи Макиндоу, родом из Новой Зеландии, приехал в Великобританию в 1930 году с женой и двумя дочерьми, согласившись на уговоры знаменитого хирурга Беркли Мойнихена и в надежде добиться успехов в области абдоминальной хирургии. Но по прибытии новозеландец обнаружил, что приглашение лорда Мойнихена не подкреплено ничем: работы для него не было. Чтобы обеспечить свою молодую семью, Макиндоу пришлось сменить курс. На помощь ему пришел Гарольд Гиллис, двоюродный брат Макиндоу, к тому времени уже известный врач. Гиллис дал Макиндоу работу в своем частном кабинете, а потом подыскал для него место в лондонской больнице Св. Варфоломея в Лондоне. Здесь Макиндоу впервые познакомился с возможностями пластической хирургии — Гарольд Гиллис осваивал ее еще в годы Первой мировой войны. Первым пациентом, которому он сделал подобную операцию, был британский матрос, получивший тяжелейшие ожоги в битве за Ютландию. С современной точки зрения косметический эффект подобных операций был, мягко говоря, не ахти. Но в те времена сама идея, что можно подобным образом восстанавливать чудовищно изуродованные лица, была революционной. Макиндоу предстояло развить и усовершенствовать эти методы, а битва за Британию стала для него решающим испытанием.

Первым делом Глив получил новые веки — их выкроили из необожженной кожи левого плеча. Для этого крохотные кусочки кожи срезали и перешили на новое место. Они были настолько малы, что быстро прижились на лице у Глива, соединившись с кровеносными сосудами и мокнущей тканью, так и ждавшей, чтобы ее прикрыли, — они приросли легко, как кусок дерна, перенесенный с одного газона на другой. Кислород и питательные вещества с готовностью устремились в лоскутки новой плоти. Ранки, оставшиеся после иссечения, были настолько незначительны, что им позволили заживать самостоятельно, без постороннего вмешательства.

Но пересадить более крупные лоскуты кожи не так легко. В пластической хирургии, как заметил однажды Гарольд Гиллис, битва идет между красотой и кровоснабжением. Полнослойный лоскут кожи размером с мужскую ладонь, если его вырезать и пересадить на другое место, отомрет гораздо раньше, чем успеет подключиться к новым кровеносным сосудам.

Чтобы решить эту задачу, Макиндоу вырезáл лоскут кожи с необожженного места — чаще с передней части тела, — но не до конца, оставляя один край соединенным с остальной кожей: выглядело это как чердачная дверца. Благодаря этому кожа не отмирала, продолжая получать питание и кислород. Далее лоскут складывали вдоль и сшивали по длинному краю в трубочку для защиты от инфекции.

Чтобы пересадить эту трубочку, хирург делал разрез на руке пациента и формировал карман, в который поместился бы свободный конец трубки, вшивал его, соединяя живот с рукой своеобразным мостиком, и ждал, пока лоскут не прирастет к руке. Процесс порой растягивался на несколько недель, и все это время больной был частично обездвижен.

Наконец мостик приживался в кармане, и его можно было отсекать от живота. В результате этой кропотливой и трудоемкой операции кожа, ранее находившаяся на животе или груди, начинала снабжаться кровью из руки пациента, а главное — теперь мостик можно было переместить в любое место, куда дотянется рука. Так кожа совершает медленное путешествие с одного участка тела на другой. Способ придумал Гиллис, но Макиндоу развил его, научившись пересаживать кожные лоскуты намного большего размера, чем раньше. Это увеличило возможности операций, позволяя превращать в «шагающие лоскуты» более обширные участки неповрежденной кожи и пересаживать ее на большие расстояния.

Но не следует думать, что единственной целью таких жутковатых процедур было перемещение кожных лоскутов с одного участка тела на другие. Главным для Гиллиса было стремление избавить человека от уродства. Недостаточно просто натянуть кожу на ожог, чтобы его прикрыть, — основной задачей была косметическая коррекция. Кожа, разумеется, жизненно важный орган, во многом благодаря ей мы познаем окружающий мир. Но Макиндоу понимал и обратное: она помогает окружающему миру составить представление о нас. Когда после начала войны в Британии стали появляться обожженные бойцы, поначалу считалось, что лучшее, что можно сделать, — это спрятать их от общества, обеспечить им возможность жить в изоляции, чтобы никого не травмировать. Но Макиндоу не хотел мириться с таким уделом для своих больных. Его достижения в области восстановления внешнего облика выходили далеко за рамки лечебной хирургии. Макиндоу давал пациентам шанс снова встретить мир лицом к лицу.