Для того чтобы действительно добиться успеха в эстетической реконструкции, выбор участков кожи и тканей для пересадки необходимо было существенно расширить. Но этому мешало недостаточное понимание самого механизма кожного кровообращения.

Наконец в 1980-е годы австралийский хирург Йен Тэйлор предпринял серьезное исследование и заново составил карту кровоснабжения кожи. В результате вся концепция анатомии человеческой кожи и ее взаимодействия с кровеносной системой оказалась переосмыслена.

Прежде медикам недоставало информации о связях между основными сосудами и периферическими структурами. Система артерий и вен у всех людей почти одинакова. Эти крупные сосуды ветвятся на все более тонкие, менее стандартные и трудно определяемые. Добравшись до подкожных тканей, сеть превращается в сложный узор мелких безымянных веточек.

Хорошо, если вы оперируете на сердце или, скажем, печени, где основные сосуды, как правило, находятся на своих привычных местах, подробно описаны анатомами и легко узнаваемы. А вот хирург, пересаживающий с места на место фрагменты мышц и кожи, оказывается в положении туриста, который по мелкомасштабной карте Великобритании, куда нанесены лишь крупные автострады и магистрали, должен найти захолустную ферму в шотландском высокогорье.

Работая с анатомическим материалом, Тэйлор вводил в кожу контрастное вещество и делал рентгеновские снимки. В результате были получены изображения на удивление единообразной сети мелких, но четко различимых сосудов, связывающих основную кровеносную систему с кожей и прилегающими тканями.

Разобравшись в этих связях, досконально изучив пути, по которым сосуды поднимаются из глубины организма, извиваясь между мышцами и жиром, Тэйлор сумел представить человеческое тело в виде трехмерной головоломки-пазла. Фрагменты этого пазла Тэйлор назвал ангиосомами. Вместе все фрагменты составили атлас, опираясь на который можно было извлекать отдельные участки ткани, кожи и костей и уверенно перемещать их почти в любой орган человеческого тела. И тем не менее битва между красотой и кровообращением была далека от завершения.

***

Кожа лица питается от ветви сонной артерии. В нижних участках шеи артерия делится на глубокую внутреннюю ветвь и другую, лежащую ближе к поверхности. Вот из поверхностной ветви и получает питание кожа лица. От нее отходит великое множество более мелких ветвей, и чтобы все их запомнить нам, студентам-медикам, приходилось прибегать к мнемоническим приемам и ассоциациям, частенько не совсем пристойным.

Осторожно проведите пальцем от подбородка назад вдоль нижней челюсти до сустава, находящегося чуть ниже уха. В этом месте можно почувствовать биение лицевой артерии, поскольку она проходит под самой поверхностью кожи.

Дальше она разделяется на более мелкие сосуды, проходящие над и под губами, а также на ветви, идущие вдоль носа и вверх, к глазам. Эта сетка артерий соединяется с другими — ответвлениями наружной сонной артерии, тоже проходящими под кожей лица. В таком сочетании они снабжают кровью как саму кожу, так и десятки мелких мышц, отвечающих за мимику, жевание и глотание. Именно перед этой сложностью артериального кровоснабжения и пасовали хирурги. Она казалась непреодолимым препятствием, когда речь шла о попытках пересадки трансплантата всего лица. Но недавно выяснилось, что кровоснабжение лица может осуществляться за счет меньшего числа сосудов, чем считалось прежде. Осознав это, медики сумели превратить полную пересадку лица из фантастического сюжета в более или менее рутинную процедуру.

***

Есть своеобразная разновидность жизни после смерти. Она называется трансплантологией. Человек может завещать свое сердце, легкие, печень и почки, чтобы спасти чью-то жизнь. И не одному человеку — в результате этого щедрого дара могут быть спасены многие жизни. Но сначала должна наступить смерть.

Ежегодно в Великобритании 1000 человек погибает, не дождавшись органов для трансплантации. Пациент может получить орган у донора лишь после того, как у последнего перестало биться сердце. Донорство органов после остановки сердца — именно так называется эта процедура. В последнее время она спасла множество людей, а перечень органов для пересадки существенно расширился.

После остановки сердца органы оказываются лишены притока свежей крови и кислорода. А как только этот приток прекращается, органы начинают отмирать, а значит, с каждой минутой возрастает риск того, что после трансплантации они не смогут функционировать нормально.

Одни органы более выносливы, чем другие. Почки, например, довольно долго держатся при скудном кровоснабжении и даже без него, и их все равно можно пересадить. Но органы с более высоким уровнем метаболизма, скажем, легкие и сердце, отказывают значительно раньше. Именно поэтому после введения в практику пересадок сердца возникло новое определение момента смерти, которое дает хирургам шанс на получение органа, способного прижиться и нормально функционировать.

В результате тяжелых травм головы повреждения мозга могут быть настолько значительными, что он утрачивает высшие психические функции, остаются лишь простейшие, примитивные рефлексы. Внутренние часы, управляющие биением сердца или, к примеру, процессами пищеварения, могут продолжать работать даже тогда, когда человека практически не существует.

Смерть ствола головного мозга трактуется как необратимое прекращение сознания и мыслительных процессов. Это состояние столь же терминальное, как и то, что возникает при остановке сердечной деятельности и дыхания. Однако сердцебиение может и продолжаться, можно также подключить пациента к аппарату искусственного дыхания, создавая видимость жизни, — но то неуловимое, что отвечает за мысли и мечты, нечто, определяющее человеческую личность, уже не вернуть.

Когда подобное происходит, внутренние органы еще какое-то время могут жить благодаря поддержке бьющегося сердца, хотя смерть уже наступила. В результате таких трагических утрат (обычно в результате несчастных случаев или обширных инсультов) появляется максимальный шанс для новой жизни, ведь смерть мозга позволяет сохранить органы для трансплантации в отличном состоянии.

Разговоры, которые нам приходится вести с родственниками или близкими друзьями умершего в тускло освещенных комнатах или больничных коридорах, — самое трудное, что случается в медицинской практике. Ну а уж перед медиками, обратившимися к безутешной семье в марте 2011 года (дело было в Новой Англии, США), чтобы попросить не только сердце или печень, а еще и лицо для пересадки, необходимость, думаю, стояла во много раз более тягостная.

Беседа получилась долгой, родственникам умершего рассказали обо всех тонкостях метода. Упомянули и о том, что операция будет одной из первых в мире — и в этом смысле экспериментом, как когда-то работы Макиндоу. Принуждение или давление в таких случаях исключается: только искренность и полная открытость.

Многое приходилось объяснять. Трансплантологи гарантировали, что реципиент — то есть тот, кто получит новое лицо, — не будет похож на их любимого человека. После пересадки ткани лягут на другую внутреннюю структуру из тканей и костей, так что результат станет уникальным и неповторимым. Ни облик, ни личность донора при этом не передадутся.