Доктору Чарльзу Олдфилду было около сорока. Его светлыеволосы слегка поседели на висках. В голубых глазах застыло отчаяние. Он умолк,вся его фигура выражала нерешительность. Казалось, ему трудно приступить кделу. Наконец он заговорил, слегка запинаясь:

— Я пришел к вам, мистер Пуаро, с довольно страннымделом. И сейчас, когда я здесь, у меня появились сомнения. Потому что, как ятеперь понимаю, с этим ничего нельзя сделать.

— Об этом предоставьте судить мне, — заметилПуаро.

— Я не знаю, почему я решил, что, возможно… — Олдфилдснова замолчал в нерешительности.

— Что я, возможно, смогу помочь вам? — закончилего фразу Эркюль Пуаро. — Возможно, я смогу. Изложите мне ваше дело.

Олдфилд выпрямился. Пуаро снова отметил, как изможденновыглядит посетитель.

— Видите ли, тут нет смысла обращаться в полицию. И всеже… — В голосе Олдфилда мелькнула надежда. — С каждым днем становится всехуже и хуже. Я… Я не знаю, что делать…

— Что становится хуже?

— Слухи… О, все очень просто, мистер Пуаро. Чуть меньшегода прошло с тех пор, как умерла моя жена. Она болела. Несколько лет. А теперьони говорят, они все говорят, что я убил ее… что я ее отравил!..

— А-а… А вы отравили ее?

— Мистер Пуаро! — Олдфилд вскочил.

— Успокойтесь и сядьте. Мы примем за основу, что вы неотравили вашу жену. Ваша практика, мне кажется, находится в сельской местности?

— Да. Лоубороу в Беркшире. Я всегда знал, что у нас многосплетничают, но я не мог себе представить, что до таких пределов… — Ончуть-чуть подвинул свой стул вперед. — Мистер Пуаро, вы не представляетесебе, что мне пришлось вынести!.. Сначала я не подозревал, что происходит.Замечал, что люди стали менее приветливы, стараются избегать меня. Но я думал,это из-за горя, постигшего меня. Потом это стало более заметно. Даже на улицезнакомые переходили дорогу, чтобы не заговаривать со мной. Моя практикапровалилась… Куда бы я ни пошел, повсюду слышались приглушенные голоса,враждебные взгляды провожали меня и злобные языки ядовито шептались за моейспиной. Я получил несколько писем — подлейшие штуки… И… И я не знаю, чтоделать. Я не знаю, как перенести это, как вырваться из этой сети подлой лжи иподозрений. Как можно опровергнуть то, что никогда не говорилось тебе открыто влицо. Я бессилен — меня поймали в ловушку и безжалостно губят!..

— Да-а… Слухи подобны девятиглавой Лернейской гидре,которую нельзя уничтожить, потому что, как только у нее отсекают одну голову,на ее месте тут же вырастают две, — сказал Пуаро, задумчиво кивая.

Доктор Олдфилд воскликнул:

— Совершенно верно! Я ничего не могу поделать, ничего!Я рассчитывал на вас как на последнее средство, но мне и в голову не приходило,что вы тоже ничего не сможете сделать.

Эркюль Пуаро немного помолчал, прежде чем ответил:

— Я не уверен. Ваше дело, доктор Олдфилд,заинтересовало меня. Я попробую им заняться. Уничтожить многоглавое чудовище…Прежде всего расскажите мне немного об обстоятельствах, которые послужилиповодом для злобных сплетен. Вы сказали, что ваша жена умерла приблизительногод назад. Что было причиной смерти?

— Язва желудка.

— Было ли вскрытие?

— Нет. Она страдала от желудка уже долгое время.

Пуаро кивнул.

— Симптомы желудочного воспаления и отравления мышьякомочень похожи, это сегодня все знают. За последние десять лет было по крайнеймере четыре сенсационных процесса об убийствах, когда жертву хоронили безвскрытия с заключением о желудочном воспалении. Ваша жена была старше илимоложе вас?

— На пять лет старше.

— Сколько вы были женаты?

— Пятнадцать лет.

— Она оставила какое-нибудь состояние?

— Да. Она была очень обеспеченная женщина и оставилапримерно тридцать тысяч фунтов стерлингов.

— Крупная сумма. Она осталась вам?

— Да.

— У вас с женой были хорошие отношения?

— Конечно.

— Никаких ссор? Сцен?

— M-м… — Чарлз Олдфилд замялся. — У моей жены былтяжелый характер. Она долго болела и постоянно думала о своей болезни, поэтомубыла раздражительна. Бывали дни, когда, что бы я ни делал, все было не так.

— Я знаю такой тип людей. Может быть, у вашей жены былакомпаньонка, которая убеждала ее, что вы устали от нее и были бы рады еесмерти? — спросил Пуаро, кивнув.

Лицо Олдфилда показывало, что догадка Пуаро верна. Криво усмехнувшись,он ответил:

— Вы совершенно правы.

Пуаро продолжал:

— У нее была сиделка или компаньонка. Или преданнаяслужанка?

— Медсестра. Очень разумная и компетентная женщина. Ноя думаю, она не могла настраивать жену против меня.

— Если разумность и компетентность прилагались бы кязыку — люди не всегда мудро пользуются своим языком. Я не сомневаюсь, чтомедсестра говорила это, что то же самое говорили слуги, все кругом говорили тоже самое. Вы всегда найдете в болтовне слуг повод для пикантнейших деревенскихсплетен. А теперь я хочу спросить у вас еще кое-что. Кто та женщина?

— Я не понимаю, — вспыхнул доктор Олдфилд.

Пуаро вежливо возразил:

— Я думаю, вы понимаете. Я спрашиваю вас, кто таженщина, с которой связывают ваше имя.

Олдфилд вскочил. Его лицо стало холодным и высокомерным.

— В этом деле нет женщины. Я сожалею, мистер Пуаро, чтоотнял у вас так много времени.

Он направился к двери.

— Я также сожалею об этом, — мягко сказал ЭркюльПуаро. — Ваш случай заинтересовал меня, я бы хотел помочь вам. Но я несмогу ничего сделать до тех пор, пока не буду знать всю правду.

— Я сказал вам всю правду.

— Нет…

Доктор Олдфилд остановился и обернулся.

— Почему вы настаиваете, что тут замешана женщина?