Теперь, под защитой стен, они пошли медленней, и волхв, внимательно взглянув в лицо своего юного спутника, начал неторопливо просветлять его душу:

– Ты, наверно, думаешь, Радим, что законы Прави – это что-то вроде каменной стены, уходящей в небо к Светлым Богам, которые делятся с нами, людьми, своей мудростью, даруя нам вечные, сокровенные истины. И это есть Священные Законы, которые записаны древними рунами на этой стене. Стене, о которую должны разбиться все пороки человеческие и от которой отлетают все происки зла, подобно каплям дождя. Крепка и нерушима эта твердыня Богов, и если ты встанешь рядом с ней, лицом к этим рунам, и будешь свято верить и крепко держаться этих законов, то мир сам вокруг начнет изменяться к лучшему.

Отрок вздрогнул, подняв широко открытые, изумленные глаза, в глубине которых все еще лежала сумрачная тень душевных страданий. Велегаст устало усмехнулся:

– Я и сам когда-то так думал, когда был так же молод. Но нам досталось жестокое время, и за свою наивность мы заплатили многими жизнями. Бесценными жизнями мудрых и великих людей, беззаветно служивших Светлым Богам. И теперь я знаю, что закон «Святости человеческой жизни» был написан еще в глубокой древности, задолго до того, как началась великая битва с силами Тьмы, и сейчас, под стоны и крик убитых детей Сварога, этот закон изменился. Изменился потому, что Законы Прави – это не каменная стена с древними письменами, а живое дерево, которое, как и все живое, меняется, откликаясь на свет, тепло, ветер или воду. Вот как те деревья, – волхв указал посохом в сторону Перунова ключа, – которым жизнь дает святая вода и которые погибнут на бесплодной, иссушенной земле. Бессмысленно пытаться взрастить ниву на камнях, бессмысленно пытаться следовать Законам Прави, стоя перед слугами Чернобога, несущими смерть. Там, где кончается мир Светлых Богов и начинаются владения Тьмы, родится новый закон Прави, закон «Святости жизни тех, кто верует в Светлых Богов». И если я буду знать, что тебе или еще кому-либо из русских людей угрожает смерть…

Последние слова волхв произнес в сильном волнении и даже остановился, взяв юношу за плечо и пристально глядя ему в глаза, словно вдавливая смысл произнесенного своим пронзительным взглядом.

– Если я увижу, что жизнь твоя в опасности, – вновь заговорил Велегаст, высекая тяжелые слова, – бесценная жизнь одного из внуков Даждьбога, я ни одной секунды не буду сомневаться, чтобы уничтожить этих слуг Чернобога, – он махнул посохом туда, где остались лежать погребенные византийцы, – ни тысячи, им подобных!

Велегаст с силой стукнул посохом о землю, как будто злился на самого себя.

– Ни единой секунды! – еще раз выкрикнул он. – Их мольбы о пощаде для меня просто не существуют! Их змеиные уста скажут все, что угодно, лишь бы сохранить свои черные души. Сохранить, чтобы потом нанести тебе новый подлый удар.

Волхв сильно встряхнул отрока за плечо, надеясь, наверное, что перепутанные мысли в голове юноши улягутся после этого на место.

– Ведь мы были на волосок от смерти! – Велегаст продолжал вколачивать слова в освободившееся после встряски место. – И остались живы только потому, что они ничего о нас не знали. Они думали: старик и мальчишка – пара ударов ножом, – вот и все дело. А оставь в живых этого Длиннорукого, они бы уже все знали про нас; все наши слабые и сильные стороны. И в следующий раз нам бы приготовили другую смерть; что-нибудь похитрей. Удар ножом в спину среди толпы или стрелу, пущенную из-за угла.

– Откуда ты знаешь это? – изумился отрок.

– Этот Длиннорукий, когда просил о пощаде, так сильно меня ненавидел, – усмехнулся волхв, – что прочитать его мысли мне не составило никакого труда. Он говорил одно, а сам уже думал, как отомстит мне и как он убьет нас в следующий раз.

– А как же клятвы? Если бы клятву с него взять, что он больше никогда…

– Клятвы в их устах ничего не стоят! – перебил Велегаст. – Ты помнишь, как погибли Бус Белояр и его брат Златогор? Коварные готы клялись им в мире и дружбе, а потом обманом напали и убили, и с ними убили еще многих славных князей. Королю ругов[17]Одоакру тоже готы клялись в мире и дружбе, а потом на пиру его пронзили мечом и перебили всех его людей. Народам, которые созданы силами Тьмы, нельзя верить, ибо они произносят клятвы только для того, чтоб верней обмануть.

– А при чем здесь готы?

– При том что разницы между готами и византийцами никакой, – рассердился волхв. – Что те, что другие спят и видят, как прибрать Русь под свою руку. И византийцы тоже большие мастера в коварстве и обмане.

Старец схватил юношу за руку и потащил его дальше по дороге к восточным воротам города.

– А как же «Закон Просвещения»? – продолжал недоумевать отрок. – Ведь ты же сам говорил, что за каждым человеком справа идет Белобог, пытаясь склонить его к хорошим делам, а слева – Чернобог, заставляя людей совершать плохие поступки, и что преступники – это те, кто перестал слышать своего Белобога. Ты же говорил, что если такому человеку дать Слово Божье и просветлить его душу, то он снова сможет слышать голос Светлых Богов и жить по законам Прави.

– Да это так, – голос Велегаста снова был спокоен. – Если человек оступится, прельстившись лукавыми речами черной колдуньи Путаны, или его заставят иные слуги Чернобога отречься от Законов Прави, то такого человека можно и должно спасти. Но чем дольше душа служит силам Тьмы, тем трудней донести до нее истинный свет, тем трудней обратить ее снова к Светлым Богам. Такая душа становится подобна бесплодному камню, и нужно потратить очень много времени, чтобы в ней появились первые ростки божественных истин.

Волхв замолчал, размашисто шагая по пыльной дороге. Он больше не оборачивался на отрока, но выражение его лица говорило, что он продолжает мысленный спор с кем-то невидимым, кто вместо назойливого юноши все продолжает кидать ему новые и новые вопросы.

– Что касается Длиннорукого, – вырвался внезапно из уст старца обрывок этого спора, – то я не увидел в его душе ни единого проблеска Света. Зерна Священных законов не могут прорасти там, где уже взошли и пустили глубокие корни всходы Вечного Зла.

С последними словами волхв вышел из состояния отрешенности, ясными глазами посмотрел на верного отрока и, улыбнувшись впервые за последние дни, сказал с отеческой теплотой:

– Вот погоди, дойдем до Перунова ключа, я тебя святою водой окончательно вылечу. Прогоним из души твоей смуту. Совсем прогоним!

Ворон очнулся от легкой, едва уловимой вибрации, которая проникала в каждую точку его тела, касавшегося сухой и твердой корки земли. Он приподнял голову и прислушался. Едва различимый звук лошадиных копыт, мерно отбивающих шаг походной рыси. Разведчик встрепенулся, быстро сдернул полог и, пригнувшись, подбежал к вершине покатого склона, где заканчивался лог, укрывший его коней от лишних глаз. Отсюда ровная, как стол, простиралась бескрайняя степь, покрытая редкими сухими метелками ковылей. Где-то в версте к югу, ломая бегущие по ковылям пепельно-сизые волны, скакал всадник. Его длинное копье выкинуло высоко вверх бунчук из двух коротких конских хвостов. Прежде Ворон видел такой бунчук у воинов, окружавших хазарского темника. Видно, этот всадник был из их числа.