— Вы ничего не поняли, — обидчиво восклицала кинодива. — Если бы я хотела походить на Ширли Басси, я бы так прямо и сказала.

Стефани едва не ответила, что, будь у Меридит хоть малейший шанс выглядеть хоть вполовину так чудесно, как Ширли Басси, все сочли бы это настоящим волшебством.

— Я просто хотела подчеркнуть ваши формы. Они у вас потрясающие, — сказала она вместо этого. «Их слишком много, и все не в тех местах, где нужно», — подумала она злорадно и едва не прыснула.

— Я хочу сказать, что есть все же грань между женственностью и вульгарностью. А вы этим платьем ее переступили.

Стефани понимала, что спорить с Меридит бессмысленно.

— Мне очень жаль, Меридит, что вы так считаете. Мы будем продолжать искать. И поверьте, найдем для вас нечто стоящее.

— Я тоже надеюсь на это, — кивнула Меридит. — Как-никак я плачу вам немалые деньги.

В шесть пятнадцать обе подруги почувствовали, что окончательно выдохлись. Стефани отказалась от предложения Наташи зайти куда-нибудь по дороге домой и выпить по коктейлю — как они обычно делали, когда Джеймс уезжал в свою провинцию. Она хотела сама уложить Финна спать. Они поймали такси, которое высадит ее на Белсайз-Парк, а Наташу повезет в ее уютный семейный коттедж на Мусвелл-Хилл.

— Я хочу поговорить с ней, — зловеще процедила Стефани, когда они ехали по Чак-Фарм-роуд.

— С Меридит? — спросила Наташа, в чьей голове все еще прокручивалась драма сегодняшнего дня.

— С этой Кати! Я решила позвонить ей и сказать, что все знаю. Послушаю, что она мне ответит.

Наташа шумно выдохнула.

— Может быть, лучше сказать это Джеймсу?

— Нет! Он отопрется, скажет, что это неправда, и ее предупредит, чтобы от всего отпиралась. И я так и не узнаю правды.

— Ну хорошо, — согласилась Наташа, впрочем не слишком уверенно.

— Завтра, когда он точно будет на работе, — решительно заявила Стефани, обнимая подругу на прощание, перед тем как выйти из такси.

Утром по средам у Кати всегда было плохое настроение. Прежде всего, предстояло расставание с Джеймсом до будущего воскресенья. Его среды всегда проходили одинаково — он рано уходил на работу, до часу принимал пациентов, потом быстро перекусывал и садился в автомобиль, чтобы ехать в Лондон. В лондонской клинике он принимал своих пациентов по четвергам и пятницам, в субботу отдыхал, а в воскресенье проделывал обратный путь в Линкольншир.

В это утро Кати поднялась рано — обычно она любила полежать в постели часов до девяти, попивая чаек, который Джеймс всегда приносил ей перед уходом, — и помогла ему собрать вещи. Ей нравилось хозяйничать для него, подавать ему стопку свежего, только что отглаженного белья, готовить здоровый плотный завтрак, на случай если он не успеет пообедать. Этим утром она приготовила яйца, бекон и грибы, целую гору тостов и сварила в кофеварке свежесмолотый кофе.

Пока Джеймс ел, она суетилась возле него, подливала кофе, предлагала намазать тост маслом. Джеймс никогда бы не сказал ей этого, но он находил повышенное внимание к себе, кудахтанье и нежную заботу довольно угнетающими. По утрам в среду все его мысли были уже о возвращении в Лондон, о взрослом, уравновешенном общении со Стефани, когда двое зрелых людей без ненужной шумихи устраивают свои повседневные дела, тогда как с Кати его скорее связывали отношения опеки, ребенка — взрослого.

Ему нравилась в Кати ее беззащитность, детский интерес к миру, наивный оптимизм, но время от времени, честно говоря, все это начинало раздражать. Иногда у него не было настроения слушать детский лепет и играть в подростковые игры. Просто хотелось спокойно съесть свой завтрак. Кроме того, к среде желание увидеть сына становилось слишком сильным. Он, конечно, разговаривал с ним каждый день, как и со Стефани, хотя иногда это бывало сопряжено с трудностями — приходилось удаляться в какой-нибудь уголок, где Кати не могла услышать разговор, и делать вид, что он звонит Малкольму или Саймону. Он закатывал глаза, шептал «по работе» и быстренько скрывался в спальне или ванной. Кати ни разу не усомнилась, что он говорит правду. Она по натуре была доверчива.

В это утро, как и в любое другое утро среды, Кати вышла на крыльцо помахать Джеймсу на прощание, тихо хлюпая носом и пытаясь делать веселое лицо, чтобы не расстраивать его. В конце концов, он и сам не рад своей кочевой жизни. Конечно, в его отсутствие ей одиноко, но у нее есть Стенли, друзья и ее маленький домик. Ей не надо спать на раскладушке и есть дурно приготовленную Аби пищу. Когда он отъезжал, она одну за другой посылала ему вдогонку полные любви эсэмэски, чтобы он не чувствовал себя одиноким. А Джеймс, останавливаясь перекусить на станции техобслуживания, торопливо стирал их, прежде чем возвращался домой.

После его отъезда на Кати наваливалось дело, из-за которого она тоже не любила среды. Вот уже три месяца по средам к ней на сеанс акупунктуры приходил пациент по имени Оуэн. Кати любила всех своих пациентов. Она верила, что люди по натуре добры и только обстоятельства вынуждают их поступать дурно. Да и Оуэна она не то чтобы не любила… Ей было глубоко жаль его. Жизнь его была кошмаром: жена ушла от него к человеку, живущему за соседней дверью. По ночам, лежа в постели, Оуэн слушал, как Мириам и его бывший приятель Тед за стеной занимались сексом. Поэтому теперь он спал на надувном матрасе в гостиной на полу, а спальню использовал под кладовку. Свою работу в мясной лавке Оуэн потерял, потому что его поймали на том, как он размазывал плевок (он, по крайней мере, утверждал, что это были слюни, хотя кто знает, это могла быть и другая жидкость физиологического происхождения, желающих особенно всматриваться не нашлось) по свиному окороку, который должны были доставить Теду и Мириам. Нижний Шиппингем был не тем местом, где жителям представляется много возможностей заработка, так что теперь он перебивался на пособие, сидел на террасе в своем коттедже изо дня в день и время от времени громко выкрикивал оскорбления в адрес жены, которой скоро предстояло стать бывшей женой.

К Кати он обратился, находясь в особенно гнетущем настроении. Его направила к ней свояченица (которой скоро предстояло стать бывшей свояченицей) Айприл, регулярно приходящая к Кати на сеансы ароматерапии. Она слышала, что акупунктура помогает при депрессиях. Сам он сначала думал, что все это чушь — лежишь, а тебе втыкают иголки в тело, и корчишься, когда эти иголки еще и поворачивают. Правда, потом какое-то время чувствуешь себя расслабленным, но все равно он не находил, что ему стало лучше в целом.

Но вскоре они разговорились, и он обнаружил, что Кати внимает ему с готовностью и сочувствием. Ему понравилось, что его просто слушают и не пытаются доказать, будто виноват он сам, потому что не соблюдал правила личной гигиены и не помнил годовщин свадьбы. Кроме того, Кати была хорошенькой и добросердечной. И ему понравилось каждую неделю проводить время в ее благоухающем благовониями домике.