что дракончики очень редко просили в долг деньги, ибо, во-первых, они были гордыми, а во-вторых, сами неохотно расставались с монетками и потому боялись услышать отказ от других.

Но Зигфрид был необычным дракончиком, и он, не задавая неудобных вопросов, молча проследовал к сундуку, переложил книжку, лежавшую на его крышке, на кровать, открыл крышку, достал из сундука пять золотых монет и так же молча вернулся к другу Карло и протянул ему деньги. Карло что-то буркнул в ответ (получилось очень похоже на «спасибо», но Зигфрид не смог бы за это поручиться) и побрел по направлению к городу, не отрывая взора от ступенек, а потом уже и тропинки, ведущей прочь от хижины Зигфрида.

Ну и загадку приготовил дракончику новый день!

Пытаясь отвлечься от неприятных мыслей, Зигфрид допил чай и решил проведать своего приятеля, фермера Помидорку, торговавшего овощами на рынке под вывеской «Томаты свежайшие да огурцы дивные».

Погода стояла престранная. Было жарко, даже душно; казалось, что вот-вот разразится гроза. Несмотря на то, что тускло-голубом небе не было ни облачка, оно казалось Зигфриду пасмурным и неприветливым. Дракончик то и дело недоверчиво поглядывал наверх, как будто ожидая, что в любую минуту откуда ни возьмись набегут тучи.

По дороге на рынок Зигфрид повстречал лишь нескольких дракончиков-прохожих, и все они поразили его необычайно задумчивым выражением мордочки. Конечно, дракончики часто обижались и расстраивались по пустякам, но на каждого расстроенного дракончика всегда находился один счастливый (угадайте, почему), а повстречать дракончика не только расстроенного, но к тому же еще и задумчивого, было делом неслыханным. Увидать же сразу несколько хмурых дракончиков подряд было происшествием почти невероятным, а потому Зигфрид всерьез забеспокоился.

Однако на рынке его ожидали новые потрясения.

Лишь только Зигфрид миновал нарядную арку, прошел по первым еще не заполнившимся рядам и вышел на рыночную площадь, тревога еще прочнее сжала его драконье сердце – вместо привычного гвалта и шума его встретила гнетущая тишина. Все продавцы были на привычных местах, а дракончики-покупатели чинно курсировали от лавки к лавке; однако они молчали, и мордочки их были сосредоточенны и сердиты. Вместо деловитого шума и музыки возбужденного торга Зигфирид услышал лишь случайные фразы, произнесенные полушепотом, хмурые замечания, брошенные здесь и там по неизвестному поводу, да гордое фырканье, производимое дракончиками как знак неудовлетворенности товаром и отказа от покупки.

Зигфрид, опечаленный и сбитый с толку, попытался напрямую протолкнуться на дальнюю сторону площади – туда, где расположил свои прилавки приятель Помидорка, однако каскад осуждающих взглядов настолько смутил его, что наш герой был вынужден пойти в обход. Очень странно было видеть дракончиков, брезгливо реагирующих на здоровое поталкивание! А еще удивительнее странного было видеть Помидорку подавленным и отрешенным!

Когда Зигфрид окольными путями добрался наконец до Помидоркиной лавки, даже гордо реявшая в иной день вывеска «Томаты свежайшие да огурцы дивные» выглядела какой-то обмякшей и тусклой, а сам фермер угрюмо сидел в самом темном уголке своего вагончика и смотрел в пустоту. Раз в минуту он ронял скупую драконью слезу и тяжко вздыхал.

– Зигфрид! – воскликнул Помидорка, завидев своего товарища, вскакивая и протягивая Зигфриду лапу с таким рвением, как будто тот своим появлением спас его от незавидной участи. – Что ты здесь делаешь, дружище?

– Помидорка! – забормотал Зигфрид, пожимая Помидоркину лапу. – Как ты, Помидорка? Почему ты плачешь? Я, право дело, не могу понять, что случилось с нашим городком! Почему все дракончики такие сердитые и понурые? Почему все такое странное? Что происходит, друг Помидорка?

– Зигфрид! – молвил в ответ Помидорка, – хоть убей, сам не соображу! С самого утра мне сделалось печально, как будто что приключилось! Немного хочется плакать, и животик покалывает, будто съел не то. Я пожаловался жене, а она мне и говорит: «Ты, Помидор, больно впечатлительный. Твое дело овощи растить да на рынке торговать, а ты все поводы ищешь, чтобы от работы увильнуть! Так мол и так, не верю я тебе, симулянту.» Тут меня такая обида взяла, Зигфрид, я ей и говорю: «Ты, мол, меня просто так не оскорбляй, честного труженика. Тоскую я, грустно мне взаправду! А слова твои злые и беспочвенные.» Прям так и сказал, представь себе, – «бес-поч-венные»! Уж не припомню, откуда такое словечко мне ведомо, ну да слово не воробей, вылетит – не воротишь. Признаться, резковато я ей возразил. Да и Фасоленка моя слов таких мудреных знать не знает – подумала, бедная, что я ее, дуреху, обозвал как-то по-обидному, и давай реветь. Ты, говорит, Помидор, смотри у меня, здоровую жену на больничную койку сведешь и бровью своей бесстыжей не поведешь. Ишь ты, выучился как разговаривать! Ты, говорит, ступай на рынок, и чтобы очи мои тебя сегодня больше не видели до самого вечера! Иди, велит она мне, и принеси в дом монетки! Мне, признаться, Зигфрид, стыдно стало, что я так с Фасоленке нагрубил, а оттого мне сделалось еще грустнее, и я послушно побрел сюда. Даже не скушал завтрак. Прихожу я, значит, раньше всех, как мне было подумалось. Я, а за мной верный ослик Виконт. Видал ты его?

Зигфрид кивнул – Виконт был хорошим осликом.

– Виконт мой тащит тележку с овощами, – продолжил Помидорка, – еле-еле идет своею ослиной походкою. А я, страдая душою, его по недосмотру опередил, да так, что пришел к прилавку пораньше ослика. А часы лишь только пробили восемь. Ну, думаю, рано я сегодня собрался! Покупателей ищи-свищи в такую рань, буду баклуши бить. Не тут-то было! Смотрю я, Зигфрид, а все мои… как ты говоришь?

– Коллеги, – подсказал Зифгрид своему другу.

– Ага, точно. Коллеги! Так вот, все мои коллеги уже тут как тут! Что за чертовщина, думаю, не спалось им что ли? чего в такой час на рынке делать. Я уж было принялся со всеми по своему обычаю здороваться. Привет, говорю, всем! Привет, говорю, Самовар! здравствуй, Бублик! А они знай себе, кивают – да так, что едва заметно, будто я злодей какой и нету чести со мною по-драконьему, то есть вежливо, поздороваться. Тут я, братец мой, совсем приуныл. А коллеги мои так и сидят молчком, не разговаривают, дуются невесть на что, гордые, все из себя важные! Тьфу! Грустно-то как! Лишь только Виконт за мною подоспел, бедняга, я овощи тут же разложил, да сел себе тихонечко в уголок и предался интроспекции.

– Чему? – удивился Зигфрид, – чему это ты такому предавался?

– Неважно, – Помидорка махнул лапой, но на щеках его впервые за день заиграл здоровый румянец. Было приятно знать словечко, которое не слышал