схватил старенькую тряпку (на ней были вышиты щит и алебарда), осторожно снял чайник с огня и, чтобы не обжечься и не попортить стол, установил посудину на железную подставку. Покуда вода остывала, Зигфрид успел насыпать листики зеленого чая в свою любимую чашку (на ней была изображена странная птица) и поудобнее усесться за столом. Ну, вот и все –чай можно заваривать. Дракончик залил листики горячей водой и принялся глядеть на пар, который деловито клубился и поднимался все выше и выше вверх. Как же замечательно, что горячий чай, пока его еще нельзя пить, испускает вот такой вот замечательный, красивый пар, наблюдать за которым – сплошное удовольствие! Как же умно все устроено на свете! Зигфрид умиротворенно вздохнул.

Когда напиток наконец-то остыл, и дракончик приступил к чаепитию, новая мысль внезапно вытеснила из его гладкой головы все остальные, и он отставил кружку в сторону. А что же делать завтра?

И правда! Градоначальник строго-настрого запретил всем дракончикам-горожанам высовываться из своих домов, чем невообразимо обрадовал общественность. Только вот чисто с технической точки зрения Зигфрид жил не в городе, ведь его хижина находилась на самой окраине – за пределами городских стен… Распространялся ли запрет на него? Может быть, Зигфриду стоило отправиться на площадь и попробовать объясниться с Тенью – дать ей понять, что ее стратегия не нашла должного понимания со стороны драконьего народонаселения. Зигфрид был очень стеснительным дракончиком, и ему было бы неудобно объясняться с Тенью в присутствии всего города. Однако же поговорить с нею один на один было гораздо менее необычно – по крайней мере, Зигфрид уже как-то беседовал с Тенью, и мог бы постараться сделать это еще раз.

Так я и поступлю, решил Зигфрид. Не переговори он с Тенью сейчас – и возможность узнать столь важные ответы может больше никогда не представиться. А с надеждою познать правое и неправое погибнет и другая мечта – мечта стать хорошим дракончиком. Решено! Завтра чуть свет – и на площадь. И пусть градоначальник гневается (а в том, что он будет весьма раздосадован смелым поступком Зигфрида, сомневаться не приходилось)! Зигфриду нечего скрывать, и он готов присутствовать у врат рыночных с самого раннего утра, дабы никто ненароком не помыслил себе, что Зигфрид пробрался на встречу с Тенью тайком!

А на случай если Тень окажется права, Зигфрид решил иметь с собою самую драгоценную свою вещь – драконья честь обязывала его поделиться с Тенью сокровищами, коли помыслы ее и впрямь благородны.

Только вот незадача – богатств у нашего героя совсем не было!

Надобно было придумать, какая из Зигфридовых вещичек пригодилась бы такому загадочному существу, как Тень. Чайник? Чайник был неприметным, поцарапанным и помятым (он несколько раз падал), хотя им вполне можно было пользоваться. Разве что, крышечка сидела не так плотно, как раньше, да деревянная ручка перестала быть деревянной – осталась одна железяка. Хм, нет, чайник не пойдет.

Может быть, стамеску? Зигфрид был никудышным плотником и не пользовался таким хитрым инструментом, но, быть может, Тени он придется ко двору? Нет, тоже не то.

По правде сказать, Зигфрид уже догадался, какой выбор ему надлежало сделать, однако он никак не мог с этим выбором смириться, и его взгляд еще некоторое время лихорадочно исследовал комнату в отчаянном поиске какой-нибудь полезной и замечательной диковинки, пока наконец неизбежно не остановился на синей тоненькой книжице, удобно устроившейся на тумбочке у изголовья кровати, рядом с пером и промокашкой. Зигфрид вздохнул.

Уголочки книжицы были романтично загнуты и первые страницы немного топорщились кверху, как то бывает с книжками, которые очень часто читают.

В книжке были стихи – стихи, которые Зигфрид написал сам. Надо ли говорить, что дороже вещи у нашего героя не было. Спросите у любого знакомого поэта – как сильно, господин поэт, вы любите свои стихи? Плохой поэт прямо ответит, что любит их очень сильно. (Он плох не тем, что любит свои стихи – как раз это в порядке вещей. Но негоже поэту отвечать прямо на простые вопросы – с такою чертою лучше быть прозаиком!) Хороший поэт просто покачает головой и улыбнется, а очень талантливый поэт тут же мечтательно закатит глаза, еле слышно что-то пробормочет и бросится за пером и чистым листком бумаги, писать оду стихам.

Зигфрид был поэтом (хорошим ли, талантливым ли – судить вам), и ничего дороже стихов собственного сочинения в его бедной хижине отродясь не водилось. Да и что иное может заинтересовать госпожу Тень в его скромном хозяйстве? Ложек и поварешек можно достать где угодно, а вот стихи не всякий сочинит. Как и всякий поэт, наш дракончик надеялся, что его произведения понравятся читателю с хорошим вкусом, а потому он просто не мог не считать их уместным подношением утонченной Тени.

Уговор есть уговор! Стихи так стихи! Решил храбрый дракончик. Он сжал лапу в кулачок, а по щеке его пробежала слезка.

Не раскисай, Зигфрид! сказал дракончик сам себе. Быть может, и не придется отдавать книжицу. Однако сама мысль о расставании с драгоценной тетрадкой была нестерпимой. А расставание, случись оно, станет необратимым: переписать стихи заново было бы жульничеством, а Зигфрид был гордым дракончиком. Поэтому не будем же к нему слишком строги, когда узнаем, что перед самым сном он все-таки не удержался и разок перечитал всю книжку от корки до корки, чтобы стишки остались хотя бы в его памяти. Как знать, быть может спустя годы Тень все же сжалится и разрешит Зигфриду заново предать его сочинения бумаге? На этот случай хорошо бы запомнить хотя бы пару строчек!

Вот самый грустный стих. Он как нельзя лучше соответствовал настроению Зигфрида и дождику, который начал тихонько шуршать за окном:

Дракон грустит, сражен тоскою,

Волною горести накрыт.

Обманут ветреной судьбою,

Раздавлен, брошен, позабыт.

А когда совсем стемнело и все добропорядочные дракончики уже видели третий сон, Зигфрид, испытав пронзительный укус вдохновения, вскочил с кровати и бросился к письменному столу (таковым был обеденный стол, который служил письменным в необеденное время). Дракончик зажег свечку, обмакнул перо в чернильницу и написал на чистом листочке бумаги такие строки:

О! Где волшебные минутки?!

Куда уносятся они?

Как стебель вялой незабудки

Печаль иссушивает дни.

Кто клятву даст мне сил нарушить,

Что я во гневе буйном дал?

Как чести бастион порушить,

Что в путы душу мне связал?

Колодезь слез моих уж полон,

Но утоленья горю нет!

И наводнением соленым

Грозит мне скорбный