Даже странно, отчего все вечно оборачивается совсем не так,как ожидаешь. Мими думала, что после всего произошедшего они с Джекомсблизятся, особенно если учесть, что паршивое отродье, ван Ален, наконец-тоубралась прочь. Возможно, теперь, когда ничто больше не стояло между ними, онистали воспринимать друг друга как нечто само собой разумеющееся. Но почему оназдесь, а он — в другом месте?

— О чем задумалась? Расскажи — пенни дам, — сказал Кингсли,как будто лишь сейчас заметил царящее в такси молчание.

— Мои мысли стоят дороже, — отрезала Мими. — У тебя такихденег никогда не будет.

— Да ну? — Кингсли приподнял бровь. Его фирменное движение.Дамы просто штабелями укладываются. Мими это видела по его заносчивому лицу. —Никогда не говори «никогда».

Забронированный отель был очень скромным: три звезды, да ито с натяжкой. Он находился в нескольких милях от берега, а лифт, когда ониприехали, оказался сломанным.

Мими не сумела уснуть, потому что от простыней зудела кожа,и была очень удивлена, обнаружив поутру своих сотоварищей в прекрасномнастроении. Ну... видимо, некоторым нравится перкаль.

Кингсли во время завтрака выглядел заново подзарядившимсяэнергией, и явно не только от четырех порций кофе эспрессо с молоком. Он пилкофе, как некоторые вампиры пьют кровь.

— Мы думали как люди, — вздохнул Кингсли. — Искалиподозреваемых, допрашивали свидетелей. А ведь мы снова сражаемся с Кроатаном.

А они воспользовались отпущенным временем, чтобысфабриковать воспоминания, ведущие куда угодно, но только не к ним.

— Это значит, что она здесь. В Рио. Ясно. — Мими кивнула. —Они постарались услать нас как можно дальше.

— Возможно, она прямо у нас под носом, — сказал Кингсли. — Водном из самых густонаселенных городов мира.

— Десять миллионов человек, — произнесла Мими. — Это много.

Она подумала, сколько снов им теперь предстоит прочитать,сколько бесконечных ночей гоняться за тенями во тьме, и почувствовала, чтопадает духом.

Кингсли отошел от стола к буфетной стойке с предоставляемымотелем завтраком: сырные булочки, соленые крекеры, нарезанные папайя, манго иарбузы на тарелках. Мисочки с кремом из авокадо. Кастрюли с подогревом, а в нихнарезанная ветчина в меду и поджаренный бекон. Кингсли взял дольку арбуза,остановился у большого, во всю стену, окна, из которого открывался вид нагород, и принялся есть. Мими проследила за его взглядом. Кингсли смотрел насбившиеся в кучу горные склоны. Фавелы так же кишели жителями и были так жеизобретательно застроены, как муравейник; они опасно нависали над обрывами —запутанные лабиринты, приют городской бедноты Рио.

— Поразительно! Настоящий город в городе, — произнесла Мими.— Уму непостижимо, как их не смывает во время сезона дождей.

Кингсли положил арбузную корку.

— Трущобы... ну конечно! Серебряную кровь всегда влекло кхаосу и беспорядку. Отсюда мы и начнем.

— Ты что, серьезно? — Простонала Мими. — Да туда никто несунется, кроме тех, кому деваться некуда!

БЛИСС

Посетитель злился. Блисс ощущала его раздражение, какволдырь. Была вторая половина дня, насколько она могла судить. Дни ускользалиодин за другим так незаметно, что трудно было вычислить время, но Блиссстаралась, насколько хватало сил. Если Посетитель вел себя тихо — значит, быланочь, а если чувствовалась его настороженность — значит, день.

Обычно девушка успевала увидеть кусочек окружающего мира,когда Посетитель просыпался. Как, например, вчера, с этими белыми ставнями.Потом шторы задергивались снова. Лишь когда Посетитель терял бдительность,Блисс удавалось хоть мельком выглянуть наружу.

Вот как сейчас, когда его что-то застало врасплох.

Минуту назад они быстро шли по дому и вот внезапно врезалисьв группу животных, нелепых и жалких. Уродливых. Что это такое? Что она видит?Потом Блисс поняла, что смотрит на мир глазами Посетителя. Лишь после некоторыхусилий ей удалось увидеть, что это всего лишь группа обычных людей. Дама вбежевом костюме и солнечных очках вела какое-то семейство через вестибюль. Онивыглядели как типичные обитатели Хэмптонса: глава семейства в рубашке поло«Лакосте» и с наброшенным на плечи белым теннисным свитером, его супруга влавандовом платье из жатого ситца, дети — двое мальчишек — в миниатюрных копияхпапиного наряда.

— Ой, здравствуйте... Извините. Нам сказали, что во времяпоказа хозяев дома не будет, — с неискренней улыбкой произнесла дама в деловомкостюме. — Но раз уж вы здесь, случайно, не подскажете, можно ли связаться сподрядчиком вашего отца, чтоб закончить реконструкцию?

Потом все заволокла чернота и картина исчезла снова, хотяБлисс смогла расслышать вопрос. Боби Энн перед смертью как раз затеялареконструировать дом. Сейчас все уже должно было быть завершено, но, когда онивернулись из Южной Америки, Форсайт приказал остановить работы. Так что заднейполовины дома сейчас просто не существовало. На ее месте зияла здоровенная дырав земле, заполненная известковой пылью, опилками и пластиком.

Сенатор вернулся в Нью-Йорк и обнаружил, что во времяпоследнего финансового переворота его как следует обчистили. Насколько Блисспонимала, он влип во что-то вроде схемы Понци[3]. В общем, тамбыло какое-то мошенничество, известное Блисс лишь в общих чертах; она знала только,что этого всего хватило, чтобы на какое-то время Форсайту стало не до делСовета. Она не могла точно сказать, что именно случилось, потому что примерно вэто время Посетитель начал брать верх, однако у Блисс было такое ощущение, чтоони обанкротились. Форсайт пытался взять заем у Комитета, чтобы справиться сзатруднениями, но этого оказалось недостаточно. Жалованье сенатора можно быловообще не принимать в расчет. Ллевеллины, подобно многим семействам Голубойкрови, жили на прибыли от вложенного капитала.

А теперь этот вложенный капитал исчез.

Возможно, именно поэтому в доме появился агент по продаженедвижимости, в компании с клиентами. Форсайт продавал дом. Блисс эта идеяособо не расстроила. Она не так уж много времени провела в Хэмптонсе, чтобы перспективарасстаться с этим жилищем печалила ее. Вот когда они оставили свой техасскийособняк, это повергло ее в куда большее уныние. Она до сих пор иногда тосковалапо нему: по своей двухъярусной спальне в мансарде, примостившейся под сеньюстарой ивы, по скамье-качалке, на которой любила читать вечерами, по стариннымзеркалам в ванных комнатах, в которых все выглядели чуть-чуть таинственными иволшебными.

Оставшись одна в темноте, Блисс подумала, что Посетительушел ненадолго. На сколько именно, она не знала. Трудно судить о времени, когдатебя больше нет в материальном мире.