Третья девушка - Агата Кристи

Эркюль Пуаро завтракал. Подле его правой руки дымилась чашкашоколада. Сладкое всегда было его слабостью. Шоколадом он запивал бриошь.Сочетались они очень недурно. Он одобрительно кивнул. Ему пришлось обойтинесколько магазинов, и только в четвертом он наконец купил эту превосходнуюсдобу. Правда, pâtisserie[1] была датская, однако так называемаяфранцузская по соседству уступала ей во всех отношениях. Чистейшая подделка.

Он испытывал гастрономическое удовлетворение. Его желудокпребывал в состоянии безмятежного спокойствия. И мозг тоже, но, пожалуй,слишком уж безмятежного. Он завершил свой великий труд – анализ творчествапрославленных светочей детективного жанра. Он не побоялся отозваться об ЭдгареПо весьма уничижительно, он поскорбел об отсутствии метода и логики вромантических нагромождениях Уилки Коллинза, превознес до небес двухпрактически неизвестных американцев, щедро воздал должное тем, кто этозаслужил, и был надлежаще строг там, где похвалить оказалось нечего. Онпроследил, как печаталась его книга, внимательно ознакомился с конечнымрезультатом и, если не считать поистине астрономического числа опечаток,остался доволен. Над созданием своего шедевра он трудился с большимудовольствием: предварительно с большим удовольствием прочел множество книг, сбольшим удовольствием негодующе фыркал и швырял на пол очередной оскорбительноглупый роман (но затем непременно вставал, поднимал книжку с пола и аккуратноводворял ее в мусорную корзинку) и получал большое удовольствие, восхищеннокивая в тех редчайших случаях, где восхищение было уместно.

Но что дальше? Естественно, после таких интеллектуальныхусилий необходимо было расслабиться и отдохнуть. Однако нельзя же отдыхать безконца, пора браться за дело. К несчастью, он совершенно не представлял себе, закакое именно дело. Еще один литературный шедевр? Пожалуй, нет. Достигнувуспеха, надо уметь вовремя остановиться. Таков был его жизненный принцип. Бедазаключалась в том, что он уже скучал. Напряженная умственная деятельность,которой он с таким наслаждением предавался, оказалась слишком уж интенсивной.Она привила ему дурные привычки, оставила после себя томительную пустоту.

Досадно! Он покачал головой и отхлебнул шоколад.

Дверь отворилась, и вошел его вымуштрованный слуга Джордж.Вид у него был почтительный и слегка виноватый. Кашлянув, он произнесвполголоса:

– Э… – Пауза. – Э… вас спрашивает барышня.

Пуаро посмотрел на него удивленно и чуть брюзгливо.

– В этот час я никого не принимаю, – сказал он с упреком.

– Да, сэр, – подтвердил Джордж.

Господин и слуга посмотрели друг на друга. Общение междуними напоминало скачки с препятствиями. Тоном, интонацией или особым выборомслов Джордж давал понять, что в ответ на правильно заданный вопрос можноуслышать нечто важное. Пуаро взвесил, каким должен быть правильный вопрос вданном случае.

– Она красива, эта барышня? – осведомился он.

– На мой взгляд, нет, сэр, но вкусы бывают разные.

Пуаро взвесил ответ. Он вспомнил маленькую паузу передсловом «барышня». Джордж был чувствительнейшим социальным барометром.Следовательно, он не уверен в статусе посетительницы, но истолковал сомнение вее пользу.

– По вашему мнению, она барышня, а не, скажем, молодаяособа?

– Мне кажется, что да, сэр, хотя нынче различать бываеттрудно, – ответил Джордж с прискорбием.

– Причину своего желания увидеть меня она объяснила?

– Она сказала… – Джордж цедил слова неохотно, словно заранеепрося извинения, – что хотела бы посоветоваться с вами об убийстве, которое,кажется, совершила.

Эркюль Пуаро пристально посмотрел на Джорджа. Его бровиподнялись.

– Кажется? Разве она не знает твердо?

– Так она сказала, сэр.

– Неясно, но, может быть, интересно, – заметил Пуаро.

– А если это шутка, сэр? – с сомнением произнес Джордж.

– Исключить, разумеется, ничего нельзя, – согласился Пуаро,– но все-таки трудно предположить… – Он поднес чашку к губам. – Проводите еесюда через пять минут.

– Слушаюсь, сэр. – И Джордж удалился.

Пуаро допил шоколад, отодвинул чашку, встал из-за стола и,подойдя к зеркалу над каминной полкой, тщательно поправил усы. Удовлетворенныйрезультатом, он снова опустился в кресло и приготовился встретить своюпосетительницу. Он не вполне представлял себе, чего ждать…

Быть может, чего-то близкого к его понятиям о женскойпривлекательности? В голову ему пришло банальнейшее клише «удрученнаякрасавица», и, когда Джордж распахнул дверь перед посетительницей, он сразочарованием мысленно покачал головой и вздохнул. Во всяком случае, некрасавица, да и удручения не заметно. Легкая растерянность, не больше.

«Фу, – подумал Пуаро брезгливо, – нынешние девицы! Неужелиони даже не пытаются следить за собой? Умелый макияж, костюм к лицу, прическа,сделанная хорошим парикмахером, – и она, пожалуй, была бы недурна. Но в этомсвоем виде!»

Посетительнице было лет двадцать с небольшим. Длинныенеопределенного цвета патлатые волосы падали на плечи. Большиезеленовато-голубые глаза смотрели смутно. Одежда на ней, видимо, была последнимкриком моды ее поколения: черные кожаные сапожки, белые ажурные чулкисомнительной чистоты, обкорнанная юбочка и длинный обвисающий шерстяной свитерплотной вязки. У любого мужчины одного с Пуаро возраста и среды при виде еемогло возникнуть лишь одно-единственное желание – поскорее загнать ее в ванну.Когда он ходил по улицам, то желание это возникало у него постоянно. Сотнимолоденьких девушек выглядели точно так же – они выглядели замарашками.Впрочем, у этой вдобавок вид был такой, точно ее сверх всего недавно извлеклибездыханной из речки. Пожалуй, решил про себя Пуаро, подобные девушки на самомделе вовсе не грязнухи, а только придают себе такой облик ценой огромных усилийи стараний.

С обычной своей галантностью он встал и придвинул ей стул.

– Вы хотели меня видеть, мадемуазель? Садитесь, прошу вас.

– А! – произнесла девушка, словно у нее перехватило дыхание,и уставилась на него.

– Eh bien?[2] – сказал Пуаро.

Она замялась.

– Я бы… лучше я постою. – Большие глаза продолжали смотретьна него с сомнением.