Год крысы - Павел Верещагин

Душный июньский день подошел к концу, и раскаленное солнце, опустившись в дрожащее марево бензиновых паров и людских испарений, скатилось наконец за горизонт.

Короткая северная ночь ненадолго вступила на городские улицы. На фоне светлого неба обозначились контуры шпилей и куполов, зажглись бледные фонари, и измученный жарой мегаполис получил долгожданную передышку. Осела пыль и жирная копоть, потянуло прохладой от воды и из сырых городских подвалов, начали отдавать дневной жар гранитный камень и асфальт. Набрала наконец дыхание замученная городская листва и робко дрогнули головки чахлых цветов на городских газонах.

Заснул город, весь день с азартом и удовольствием отдававшийся порокам и алчности, зависти и суете, жестокости и эгоизму, чревоугодию и похоти. Опустели офисы и банки, склады и торговые точки, пивные и павильоны метро. Погасили огни летние террасы ресторанов и бильярдные, клубы фитнеса и залы игровых автоматов. Рассосались транспортные пробки, притихли у тротуаров автомобили, застыли в парках вереницы трамваев и троллейбусов. Воды городской реки унесли в залив ежедневную гору окурков и использованного пластика, мазутные пятна, плевки, одноразовые стаканы и прочий городской мусор.

Обезлюдели гигантские гипермаркеты и подозрительно пахнущие продовольственные рынки. Миллионы горожан, растащив по своим квартирам тонны еды и мегалитры прохладительных напитков, съели и выпили все это за ужином, потомились, потея, у телевизоров и отправились в постели, чтобы почесаться и поворочаться, совершить ежевечерний любовный обряд и погрузиться в беспокойный летний сон. Угомонилась канализация, отправив за городскую черту горы вечерних фекалий, отработанной целлюлозы и использованных презервативов.

Заснул огромный беспокойный город. Чтобы через несколько часов, когда над горизонтом вновь поднимется огненное солнце, начать все сначала: потеть и томиться в пробках, тереться друг о друга горячими боками в транспорте, пить кофе и перекусывать, ругать чиновников и футбольных арбитров, наполнять воздух табачным дымом и запахом дешевой парфюмерии, анекдотами, разговорами по сотовым телефонам, пустыми словами и лживыми обещаниями, демагогией и стонами наслаждения, жадностью и неоправданными амбициями, жаждой удовольствий и вожделением к деньгам, деньгам, деньгам…

* * *

А на окраине, в том месте, где городская река делала плавный поворот перед тем, как влиться в залив, на территории заброшенного химического завода, у бетонного забора, огораживающего пустые корпуса, в желтоватом конусе подвешенного на тросе фонаря сошлись два человека в камуфляжной форме военизированной охраны. Вслед за качающимся фонарем по земле, то удлиняясь, то укорачиваясь, принялись ползать две тени — одна подлиннее, другая покороче.

— Ну что? Сколько у тебя? — спросил один из охранников, тот, что был пониже и постарше.

— Семь! — сообщил его молодой коллега и поднял к свету руку. В кулаке был зажат пучок подвешенных за хвосты крысиных трупиков. — А у тебя?

Пожилой покачал головой и выставил к свету лопату, на которой горкой лежали бездыханные крысиные тушки.

— Девять!

— Красота! — почему-то развеселился молодой.

Старший укоризненно посмотрел ему в лицо, опустил лопату на землю и подпер кулаком ноющую поясницу.

— Шестнадцать штук! А ведь смена только начинается! Что же дальше-то будет?

Молодой подмигнул, показывая, что такая ерунда, как крысы, настоящему бойцу охраны нипочем:

— На рекорд пойдем, Петрович! Вчера мужики собрали за ночь сто двадцать семь! А мы давай двести! Двести пятьдесят! Утрется их Бармалеев!

Петрович явно не разделял настроения товарища.

— Не нравится мне это, Санек! Не нравится! Чего они к нам во двор подыхать собираются? Что им тут нужно?

Беззаботный Санек хохотнул в ответ:

— А может это условное место! «Мертвая зона»! Как в том кино…

Петрович перекрестился с нарочитым суеверием.

— А может, ты, боец, крыс боишься? — с вызовом спросил Санек и тряхнул перед лицом товарища зажатым в кулаке уловом.

Петрович брезгливо отстранился от его руки.

— Не в этом дело!

— А в чем?

— Я сюда в охрану нанимался. А не падаль в совок собирать!

Санек, наконец, задумался. С этим, пожалуй, и он был согласен:

— А вот это — верный базар! Мы не ассенизаторы, в натуре… Или пусть доплату листают, или…

Петрович кивнул. Потом, прищурившись, посмотрел на светлую закатную полосу над горизонтом:

— К тому же старые люди говорят, что крысы ни с того, ни с сего людям на глаза не лезут! Крысы выходят наружу только перед большой бедой!..

— Какой еще бедой?

— Перед войной… Или землетрясением… Или когда на город цунами идет …

— Цунами?.. У нас? — проговорил Санек насмешливо, но и в голосе послышалось предательское сомнение. — Цунами у японцев бывает. Или, в этом… как его… не помню… А чтобы у нас…

Петрович пожал плечами. Цунами, там, или не цунами, а старые люди просто так ничего говорить не будут.

— Ведь подыхать они к нам приходят, — заметил он.

— К нам.

— А почему?

— Почём я знаю? — отмахнулся Санек. Его вечно прекрасное настроение дало заметную трещину.

Петрович некоторое время презрительно щурился на фонарь над далеким пирсом, потом на темные силуэты заводских корпусов вокруг, потом исподтишка взглянул в лицо смущенного товарища.

— Помяни мое слово — нехорошее это место! — вывел он.

Санек вопросительно таращился на его брови и лоб. Потом встрепенулся, мотнул головой, стараясь стряхнуть наваждение, и проговорил:

— Тьфу на тебя! Скажешь тоже… Ты что, бабка старая? — Он опять поднял руку к фонарю и оглядел подвешенные за хвосты тушки. — Крысы — это просто крысы. Грызуны! У меня племянница держала одну дома — ничего себе зверек. Забавный.

— А вот помяни мое слово! — повторил Петрович. — Нахлебаемся мы еще от этих крыс!

Некоторое время под фонарем царило молчание. Темнота вокруг была полна подозрительных шорохов и вздохов. Санек непроизвольно передернул плечами и забрал в свободный кулак ворот камуфляжной куртки.

Петрович громко высморкался, плюнул на землю, развернулся и, подхватив лопату, зашагал к металлическому контейнеру в глубине двора.

* * *

Спал утомленный жарой мегаполис. Спал гигантский город, охваченный азартом гонки за деньгами и удовольствиями.

Раскинулись на влажных простынях тела инструкторов по фитнесу и дорогих проституток. Во сне обливались потом прокопченные продавцы шавермы и вокзальные заряжалы-таксисты, нелегальные мигранты и работники правоохранительных органов, политические экстремисты и продавцы низкосортных наркотиков. Бормотали во сне убийцы и жулики, клипмейкеры и воротилы шоубизнеса, бармены и мальчики по вызову, уличные сутенеры и продавщицы элитного женского белья. Спали, почесывая одной ногой другую, продавшие свое перо журналисты. Беспокойно вскрикивали во сне непризнанные гении и городские сумасшедшие, создатели порносайтов и брачные аферисты, международные свахи и изготовители фальшивой водки, содержанки подросткового возраста и страдающие геморроем жигало, гомосексуалисты и лесбиянки, садо-мазохисты и мастера черного пиара. И грезились им во сне прохладные потоки воды в тенистых гротах, ледяные струи водопадов, лазурная морская волна, набегающая на песчаный берег, влажные кувшинки на девственной поверхности прудов…