с водой. В старую банку из-под печенья уложил пузырьки с йодом и меркурохромом, тюбик пенициллиновой мази, вату, лейкопластырь и два рулона хирургического бинта.

– Отныне при первом сигнале воздушной тревоги мы должны прятаться там, внизу, – сказал он.

Как мальчик, подумала Дильнаваз. До чего ж ему нравятся все эти волнения. Пользуясь его хорошим настроением, она сказала:

– Если ты тут закончил, мисс Кутпитья просит твоей помощи.

Пожарные взломали ее окна, стоявшие запертыми тридцать пять лет, теперь ни одно из трех не закрывалось, и она не знала, как быть с затемнением.

Густад с Дариушем охотно отправились решать проблему с ее разбухшими рамами, прихватив долото, наждак, две отвертки и молоток. Через час, когда они вернулись, Густад отметил, как изменилась мисс Кутпитья.

– Она мне улыбалась, даже шутила – сказала, что пора мне срéзать для нее еще одну розу. Небо и земля по сравнению с тем, какой она была.

«И ты тоже», – радостно подумала Дильнаваз.

* * *

Вечером стемнело раньше обычного. Фонарь у ворот был выключен, и к закату у уличного художника догорели все свечи, агарбатти и лампады. Дорога перед домом напоминала улицу во время комендантского часа. Лишь раз проехало такси без пассажиров, с выключенными фарами. Машина с закрытыми глазами, как сомнамбула, подумал Густад. Даже вороны и воробьи, обычно очень шумные в этот час, казалось, были сбиты с толку ранней темнотой неосвещенного города.

Серый двор, окруженный замаскированными окнами, дышал безнадежной тоской. Густад проверил свои окна снаружи: ни единой щелочки света. Пройдя вдоль дома, он посмотрел на окна Темула. Его старший брат был в городе и сделал все, что нужно. Но завтра он снова уедет по своим торговым делам. Ключ от их квартиры – на случай, если Темул захлопнет дверь, оставив свой ключ дома, – хранился теперь у Густада. Ближайшие соседи отказались впредь держать его у себя, сказали, что Темул сводит их с ума.

– Какие новости, командир? – окликнул его инспектор Бамджи. – Готов к войне? – Он замазывал бóльшую часть фар своей машины ламповой сажей, оставляя только узкие щелочки.

Густад подошел к нему.

– Ночное дежурство?

Бамджи кивнул.

– Да, потому и мажу фары этой черной гадостью. – Он вытер руки о тряпку. – Ублюдки хотят войны – они получат войну. Проклятые бахен чод бхангис[314] думают, что могут вот так прилетать и бомбить наши аэродромы? Неужели они ждут, что наши самолеты будут стоять на земле и ждать их? Наши ребята очень хитрые, командир, чертовски хитрые. Все – в подземных бетонных ангарах. Теперь ублюдки схлопочут «чистый удар»[315]: внешний пенек, средний пенек, внутренний пенек[316] – ни один не устоит.

Густад указал на дом.

– Похоже, все наши соседи отлично позаботились о светомаскировке.

– Это верно, – сказал Бамджи. – Но знаешь, командир, в первый день все полны энтузиазма. А потом становятся небрежными, и мы в полицейском участке начинаем получать жалобы. В шестьдесят пятом было то же самое. Стоит кому-нибудь увидеть светящуюся щель – и он подозревает, что это пакистанский шпион.

Влажная тряпка не стирала ламповую сажу с пальцев, и он отправился домой, попробовать какое-нибудь более действенное средство.

Глава двадцатая

I

Мистер Мейдон издал руководства и директивы, касающиеся воздушных налетов и сигналов воздушной тревоги. В каждом отделе были назначены уполномоченные, отвечающие, помимо прочего, за то, чтобы сотрудники, имеющие дело с наличными деньгами, запирали кассы перед тем, как покинуть свое рабочее место при сигнале тревоги. Все должны были спрятаться под своими рабочими столами – по одному на каждый стол. Исключение делалось только для тех, кто работал парой за одним столом, если они были одного пола, если нет, сотрудникам, занимающим соседние столы, предписывалось объединяться по половому признаку. Уполномоченным вменялось следить за этим. Мистер Мейдон не желал никаких скандалов из-за «подстольного флирта», которые могли бросить тень на репутацию банка.

Эти письменные инструкции, как, впрочем, и все в банке, напоминало Густаду о покойном друге. Уж Диншу устроил бы в столовой День инструкции, изображая мистера Мейдона и обыгрывая волнующие ситуации, связанные с тем, как Лори Кутино в мини-юбке лезет под стол.

Теперь в столовой не бывало ни шуток, ни песен. Вместо этого люди беспрерывно говорили о войне, рассказывали ужасные истории о том, что происходит по ту сторону границы. Слухи, факты, вымыслы – все поглощалось с одинаковым энтузиазмом.

Говорили, будто развратный пьяница – вражеский президент – организует нескончаемые вакханалии, чтобы у его министров не оставалось свободного времени: он боялся, как бы они не свергли его, будь у них возможность прийти в себя. Сумасшедший сифилитик цеплялся за власть, приходя во все большее отчаяние по мере того, как сквозь пелену пьяного угара понимал, что упорный червь с удовольствием разъедает его мозг.

Рассказы о дьявольской оккупации Бангладеш по контрасту уравновешивались докладами об отваге и доблести индийской армии. По радио и в кинохронике повествовалось, как джаваны освобождают города и деревни, гонят врага и берут его в плен тысячами. Изо дня в день сообщалось о щедрой поддержке бойцов населением: одна восьмидесятилетняя крестьянка проделала долгий путь до самого Нью-Дели, зажав в руке два свадебных браслета, которые она преподнесла Матери Индии на военные нужды (некоторые газеты вместо «Матери Индии» писали «Матери Индире», хотя это на самом деле было не так уж важно – грань между этими двумя понятиями быстро стиралась усилиями дальновидных пропагандистов премьер-министра, которые понимали важность подобной трансформации для будущих выборов); какие-то школьники пожертвовали свои обеденные деньги, с вымытыми сияющими лицами они позировали кинооператору рядом с весьма упитанным представителем Партии конгресса; группа фермеров скандировала: «Джай джаван! Джай киссан»[317] и клялась работать еще усердней, чтобы вырастить больше продовольствия для страны.

Разумеется, в кинохронике никогда не упоминалось о старательных патрулях Шив Сены и разношерстных бандах фашистов, обшаривающих улицы с камнями наготове и в патриотическом порыве бьющих окна, если им кажется, что те плохо затемнены. Или о несчастных людях, которых по ошибке приняли за вражеских агентов или с наслаждением избили, воспользовавшись предлогом, их личные недоброжелатели. Или о многочисленных домах, разграбленных мужчинами, выдающими себя за уполномоченных по гражданской обороне, явившихся с проверкой. Словом, все усилия были направлены только на то, чтобы информировать страну о ее непобедимости, сплоченности и высокоморальном духе.

Дух этот был так высок, что, когда через шесть дней после начала войны США, откликнувшись на просьбу генерала Яхьи, направили свой Седьмой флот в Бенгальский залив, население было готово помериться силами даже с могущественными американцами. Атомный авианосец «Энтерпрайз» вышел из