Растирать специи на доске для приготовления пряных смесей – одно, а вот перемалывать события до последнего предела – другое. Тут нужна сила иного рода.

В оцепенении она наблюдала, как мисс Кутпитья подошла к одной из закрытых дверей и отперла ее ключом, висевшим на связке у нее на шее. В глазах старой женщины появился блеск, подобный тому, какой возникает во взоре художника, откидывающего покрывало со своего главного произведения, своего pièce de résistance[302]. Открыв заветный портал, она жестом пригласила их в запретную комнату.

Окна в ней были плотно закрыты, тяжелые шторы задернуты. Из дверного проема потянуло густым, невыветриваемым запахом плесени и запущенности. Дильнаваз не хотелось проникать в мрачные секреты этой комнаты. Почти физически осязая там, впереди, дух правды, которая таилась за годами слухов и россказней, она в нерешительности замешкалась на пороге. Темул, с широко открытыми глазами и выступившей на лице испариной, нервно чесался.

Мисс Кутпитью при виде попусту тратящей время парочки охватило раздражение.

– Если вы будете весь день топтаться в дверях, ничего не произойдет!

Она втащила их в комнату и, нашарив выключатель, зажгла свет – тусклый и мутный.

Дильнаваз ахнула. Она не могла решить, смотреть ей или отвернуться, желания были одинаково сильными, поэтому не делала ни того ни другого, просто ждала, пока комната со всем ее содержимым (со всеми ее вещами, на которые никто никогда не смотрел) начнет постепенно выкристаллизовываться в ее сознании.

Все тонуло в серо-белых тенях. Из-за венков паутины и толстого слоя пыли было трудно различать предметы – кроме мебели. Но по мере того как ее органы восприятия адаптировались к зловещей неподвижности и сумрачному свету тусклой, запыленной лампы, наполненная тенями комната начала нехотя выдавать свои секреты. Теперь Дильнаваз видела, что тряпки, свисающие с сушилки для белья, когда-то были накрахмаленными до хруста рубашками и шортами мальчика, вероятно, его школьной формой. Две темные дырявые тряпки, болтавшиеся на нижней перекладине, как сброшенная кожа каких-то загадочных рептилий, определенно были когда-то носками. А то, что представлялось высохшей лентой, – ремнем из отменной змеиной кожи. Да, теперь это было очевидно.

И да, теперь она понимала, что это была комната Фарада, племянника мисс Кутпитьи, который некогда заполнял чашу ее жизни до краев и который погиб вместе с отцом в автокатастрофе на горной дороге. Когда их искореженные тела достали из пропасти, чаша жизни мисс Кутпитьи разбилась и не подлежала восстановлению, так же как их кости, – это было не под силу никакому, даже самому искусному костоправу, даже волшебнику.

Но мисс Кутпитья все равно с тех пор пыталась починить и исправить все на свой особый лад. Три с половиной десятка лет благоговейно соблюдаемой изоляции позволили тропическому климату сделать свою разлагающую и разрушающую работу. Сырость тридцати пяти муссонов, буйство влаголюбивых грибков и разнообразных видов плесени – все это внесло свою липкую, жирную лепту в процесс гниения и распада. В комнате стоял письменный стол мальчика, на нем – раскрытая тетрадка, края которой пожелтели и загнулись. Рядом с ней – стопка учебников, верхний обернут в коричневую бумагу и подписан еще неуверенной детской рукой, чернила выцвели, хотя и не сдались на милость минувших лет: «Рен и Мартин. Грамматика и структура английского языка для средней школы». Авторучка и бутылочка с высохшими чернилами, покрытые пылью. Покоробившаяся и растрескавшаяся линейка. Карандаши. Ластики, похожие на кусочки твердого дерева. На спинке стула – зеленый дождевик, заросший пушистой серой бактериальной колонией; под стулом – черные резиновые сапоги, тоже покрытые серой порослью. На кровати матрас, обтянутый тиком в черную полосу, выглядывает сквозь дыры там, где десять тысяч ночей пировали поколения моли. Но покрывало и одеяло аккуратно заправлены, подушки на своих местах в ожидании возвращения хозяина.

Дверь в смежную комнату тоже была открыта, и Дильнаваз успела заметить кое-что из обстановки. Это, скорее всего, была комната отца Фарада. Его адвокатская мантия на проволочной вешалке, местами скорее серая, чем черная, висела на дверной щеколде. Кипы юридических документов, стопки судебных дел, аккуратно связанные розовой тканой лентой, в идеальном порядке лежали на металлическом столе. Щетка для волос, бритвенный прибор, атташе-кейс, журналы занимали прикроватный столик. И в обеих комнатах все было густо оплетено паутиной: светильники, занавески, дверные рамы, окна, шкафы, сушилки для белья, потолочные вентиляторы. Как tohruns[303], траурные венки, паучьи сети расправили свои цепкие щупальцы и объяли реликты убитого горем прошлого мисс Кутпитьи.

– Отойди в сторону, Темул, – сказала она, непонятно чем раздраженная. – Не путайся под ногами.

Она взяла у Дильнаваз коробку, поставила ее на письменный стол Фарада и чуть-чуть приоткрыла крышку. Как и ожидалось, ящерица высунула в щель морду с постоянно выстреливающим языком. Мисс Кутпитья молниеносно ударила ее по голове покоробившейся линейкой. Потом перевернула коробку и, стиснув извивающийся хвост большим и указательным пальцами, отхватила от него дюйма два с конца тупыми ржавыми ножницами.

Дильнаваз побледнела; так же как Темул, она, словно завороженная, наблюдала за происходящим. Все, что требовалось мисс Кутпитье, было заранее приготовлено в этой комнате. Как обычный ватный фитиль, она воткнула кусочек хвоста в держатель, плававший в стеклянной масляной лампе. Отягощенный необычным грузом, держатель качался на поверхности масла, поскольку хвост продолжал извиваться, но не тонул.

– А теперь, – сказала она Дильнаваз, беря со стола спичечный коробок, – идите постойте снаружи. А ты, – обратилась она к Темулу, – хочешь позабавиться?

– Позабавитьсяпозабавиться.

– Тогда садись и смотри.

Темул захихикал, глядя на извивающийся кусочек хвоста, и сел. Прогнившее плетеное сиденье мгновенно прорвалось, он провалился и стал беспомощным с застрявшей в дырке попой.

– Упалупалупал, – пожаловался он, протягивая руки, словно тонущий мужчина.

Перед тем как покинуть комнату, Дильнаваз помогла вытащить его. Ощутив едкое дуновение из-за двери, она поняла, что мисс Кутпитья зажгла спичку. Секунду спустя она и сама вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

– Очень опасно смотреть на него, когда он горит, – сказала она. – Поэтому я вас и выпроводила.

– А как же вы? Вы же, наверное, видели?

– Никогда. Думаете, я сумасшедшая? Я знаю, как поджигать его не глядя.

Минут пять они слышали, как Темул хихикает там, в комнате, окруженный едким дымом горящих шкуры и плоти ящерицы. Потом мисс Кутпитья открыла дверь и позвала его.

Он не хотел выходить.

– Крутитсягориткрутитсягорит.

– Все, хватит, – сказала мисс Кутпитья, – иди поиграй во дворе.

Дильнаваз она шепнула, что надо подождать еще немного, а потом хорошо вымыть стекло лампы, чтобы исключить любую случайность. Даже малюсенький кусочек обгоревшего хвоста способен вызвать катастрофические последствия. Можно легко, вот так (она щелкнула в воздухе пальцами) потерять разум.

Дильнаваз тут же стала