за легкой прозрачной тканью плавала перед глазами как во сне и казалась иллюзорной. «Как москитная сетка, через которую я смотрел на маму в Матеране, когда она пришла пожелать мне спокойной ночи и благословить, – вспомнил Густад. – Далекая, недостижимая, тающая…»

Он заставил себя отдернуть занавеску, и сразу все, что казалось бесплотным и неосязаемым, исчезло. Без магической вуали кисеи комната стала реальной, грязной и вонючей. Кольца, которыми занавеска крепилась на потускневшем медном карнизе, звякнули. Их тихое «динь-динь» продолжалось, пока раскачивалась занавеска.

Темул ничего не замечал. Спиной ко входу, отрешившись от всего мира, он низко ссутулился над покрытой белой простыней кроватью. Грязное кремовое покрывало с красной и черной вышивкой по краям сбилось в кучу в центре матраса. Темул был обнажен, если не считать коричневых кожаных шлепанцев с перекрещенными тесемками. Спина блестела от пота.

– Темул! – резко крикнул Густад. Ему удалось напугать парня сильнее, чем он ожидал. Темул заверещал, подпрыгнув и круто развернувшись, правой рукой сжимая огромный возбужденный член. Рука Темула автоматически продолжала двигаться на угрожающих размеров пенисе, пока парень, поскуливая, не изверг семя. Теперь Густаду стало видно, чтó лежит на кровати.

Полускрытая скомканным покрывалом, это была кукла Рошан, раздетая донага, как и Темул. Ее свадебное платье, нижняя юбка, фата, венчик, букет цветов, чулки и все остальное было аккуратно сложено на спинке стула возле кровати.

– Бай-шарам! Прекрати это! Сейчас же! – Густад был ошеломлен и рассержен. – Всыпать бы тебе как следует! – продолжил он, не найдя других слов, потом заметил полосатую пижаму на полу, поднял ее и швырнул Темулу. – Оденься! Немедленно! – За пижамой протянулся шлейф тяжелого кислого запаха.

Темул начал что-то бормотать, лившиеся из его глаз слезы мешались с потом.

– ГустадГустадГустад! Простипростипрости.

– Заткнись! И оденься, я сказал!

Он подошел к окну и закрыл его. Темул путался в пижаме. Руки у него дрожали, отчего и без того неуклюжие пальцы никак не могли справиться с одеждой. Поясной шнурок никак не хотел завязываться, как он его ни крутил, какие бы петли ни накидывал, просовывая их одну в другую, узел распускался каждый раз, когда он пытался затянуть концы.

Наконец ему удалось одеться, и Густад велел ему пойти вымыть руки, а сам издали с отвращением осмотрел куклу Рошан. Никаких повреждений он не заметил, если не считать того, что ее розовые ноги, живот и пах были испачканы сгустками сухого и полувысохшего семени. Сколько же ночей это длится? – подумал он. Положим, куклу можно легко отчистить, и Рошан ничего не заметит, но какой смысл? Он не сможет снова дать ее в руки дочери. Его тошнило от одной мысли, что его ребенок прикоснется к кукле, оскверненной Темулом. Нет, он ее заберет и подарит сиротскому дому.

Вернувшись из ванной, Темул продолжал плакать, протягивая руки к Густаду.

– ГустадГустад. Чистыечистыеруки. ЧистовымылсЛюксомоченьчистосЛюксом. – Он поднес ладони к носу, понюхал сам, – оченьоченьхорошопахнет, – и протянул Густаду для проверки.

Густад гневно оттолкнул их. Темул трусливо попятился и зарыдал с новой силой.

– Стыда у тебя нет. Украсть куклу у Рошан и проделывать с ней такие грязные вещи!

– ГустадГустад, – сквозь всхлипы бубнил Темул, – онионинехотятнехотят…

– Кто – они?

– Этиэтиженщины. Дверупииязаплатилдверупии. Аониговорятнетнетнет.

Он понял: «Птичник». Тем вечером. Темул в окружении проституток, которые издевались над ним и дразнили.

Темул указал на куклу.

– Хотелпотереться. Быстробыстробыстро. Приятноприятноприятно. Быстроприятнопотереться.

Гнев Густада начал понемногу остывать. Бедный Темул. Детский ум и мужские потребности. Отвергнутый шлюхами, он в отчаянии нашел себе эту куклу. В некотором роде подходящее решение. Он представил себе, как Темул каждый вечер раздевает куклу, нежно ее ласкает. Вспомнил тот день, когда он привез ее на такси от сестры Констанс и встретил во дворе Темула. Как ласково тот погладил ее по щеке, по маленьким пальчикам, с каким восторгом заглядывал в ее темно-синие глаза.

Бедняга Темул. Что с ним будет? Он постарался, чтобы его голос прозвучал как можно строже:

– Ты зачем открыл окно? Брат ведь велел тебе держать окна и двери закрытыми.

– ПростипростиГустад. Быложаркожарко. Былооченьжарко. Открытоеокнопрохладноприятно. ПростипростиГустад.

Как хотелось Густаду быть волшебником, обладать способностью исцелить недуги Темула, вернуть ему все права и достоинства простых смертных. И, глядя на стоявшего перед ним Темула, пристыженного, со струящимися по щекам слезами, он понял, что не сможет забрать у него куклу. Для Рошан это не такая потеря, как для Темула. Когда-нибудь, когда она станет достаточно взрослой, быть может, он расскажет ей, что случилось.

– Я ухожу. – Он прочистил горло, чтобы слова звучали строго, как ему хотелось. – Но помни: окна не открывать, даже если тебе очень жарко. Возьми газету и обмахивайся. Ночью окна должны быть всегда закрыты.

– ВсегдавсегдаГустад. Всегдазакрытывсегда. ПростиГустадпрости. – Когда Густад повернулся, чтобы уйти, он с недоумением указал на кровать. – КуклаГустадкукла.

Густад покачал головой.

– Оставь ее себе, – грубо буркнул он.

У Темула расширились глаза, он понимал, но не смел поверить.

– Куклакуклакукла. Густадкукла.

– Да, да. Кукла – твоя.

Теперь Темул не сомневался, он поверил и точно знал, что хочет сделать. Протянув руки, он прошаркал к Густаду и обнял его.

– ГустадГустад. – Он стиснул его крепко-крепко. – СпасибоГустадспасибо. – Потом взял правую руку Густада и запечатлел на ней слюнявый поцелуй.

Тронутый, несмотря на отвратительно блестевшую на тыльной стороне его ладони слюну, Густад смутился, не зная, как выйти из положения. Но Темул не хотел отпускать его руку, пока не услышит ответа. Он не мог понять, что смутило Густада.

И тогда Густад нерешительно обнял его одной рукой и легонько погладил по плечу, после чего, еще раз предупредив, чтобы он вел себя хорошо и не открывал окна, вышел, откинув кисейную занавеску и незаметно вытерев о нее руку.

После духоты Темуловой комнаты, оказавшись во дворе, он испытал облегчение. Ночной воздух прочистил его ноздри, освободив от потного мускусного запаха, казалось, налипшего в них. Стрельба стихла, хотя прожектора продолжали прочесывать темноту. Он вошел в дом и зажег фонарь.

– Густад? Все в порядке? – Доносившийся из-под кровати голос Дильнаваз показался странно далеким и бесплотным.

– Да. – Он направился в ванную и стал с ожесточением мыть руки.

– Что случилось? Тебя так долго не было, мы начали волноваться.

– У Темула окно было открыто. Пришлось подняться к нему. – Ему хотелось, чтобы она перестала расспрашивать.

– Но так долго? Что-то было не так?

– Не-по при-по де-по-тях-по[320], – ответил Густад. И тут прозвучал отбой воздушной тревоги.

III

По мере того как индийские войска приближались к Дакке и освобождение Бангладеш становилось неотвратимым, всеобщий настрой делался все более оптимистичным. Люди приспособились к затемнению, и после наступления сумерек