— Государь ишо жив, — вещал Воронцов, тряся париком, — как же я преступлю клятве прежней?

И только когда зарыли Петра, словно пса смердящего, в глухом конце Невской першпективы, лишь тогда присягнул канцлер и стал поджидать опалы. Тихий и смирный. Ко всем почтительный…

Достойно удивления, но Людовику очень нравился Петр III.

«Сумасбродное поведение царя и его преданность нашим врагам не имели ничего опасного для нас, — писал тогда граф Брольи. — Они разрывали согласие между нашими дворами, предоставляя Франции полную свободу, чтобы снова восстанавливать турок и поляков против русских…»

А вот как выразился однажды сам Людовик.

— Вы уже знаете, — сказал король, — и я повторяю это теперь совершенно ясно: моя политика по отношению к России клонится лишь к удалению ее, насколько это возможно, ото всех европейских дел! Ввергнуть Россию обратно — во мрак хаоса, анархии и невежества, вот чего бы я хотел лично как король Франции!

И когда взошла на престол Екатерина, Людовик замыслил против России авантюру: Бретелю было поручено отыскать связи с царем Иоанном Антоновичем, намертво запертым в Шлиссельбурге… Легко сказать — отыщи связи, но как? Кучера об этом не спросишь. Шлиссельбург охранялся пушками. А, по слухам, сам Иоанн Антонович был таков, что и слова произнести внятно не умел. Бретель, абсолютно беспомощный, толкался в передних Зимнего дворца, и Екатерина предупредила своих придворных и канцлера:

— Удвойте внимание к послу Франции, будьте с ним любезны и вежливы, но не более того… Подозреваю я!

Бретель сам понял, что бесполезен в России, и отпросился в Стокгольм… Прощаясь с ним, Екатерина сказала жестко:

— Не говорите мне высоких слов о дружбе! Если ваше правительство такое чистосердечное, каким вы мне его изображаете, то откровенность Версаля является еще одной фальшью… И однако, — добавила Екатерина, — России печально не быть с Францией!

А канцлер Воронцов, тихий и покорный, сидел дома и поджидал опалы. Но опалы все не было и не было… Почему?

На это у Екатерины были свои причины, и здесь она показала себя как очень хитрый и тонкий политик. Екатерина сознательно не трогала Воронцова. Ведь он был другом Франции, и она подчеркнуто, оставляла его на высоком посту канцлера, давая этим понять всей Европе, что Россия верна заветам Петра Великого, который так страстно добивался дружбы именно с Францией!

Это было, конечно, умно придумано Екатериной, но Версаль и здесь не захотел ее понять. Воронцов до 1763 года болтался на виду Версаля, вроде жирной и вкусной наживки, но Людовик — сонной рыбиной — проплыл мимо России, боясь крючка под наживкой или просто не разглядев Воронцова…

Два больших корабля — и Россия и Франция! — после совместной баталии теперь медленно расходились бортами в разные стороны и уплывали своим курсом.., в беспределье, в безвременье.

Печально это, читатель. Очень печально!

Франко-русский союз оказался недолгим, непрочным, он не выдержал испытания огнем и временем. Русский историк К. Гринвальд, живущий и работающий во Франции, пишет:

«…союз, заключенный Людовиком XV и Елизаветой, возник, очевидно, преждевременно. Потребовалось еще сто лет, чтобы правящие круги Франции осознали размеры германо-прусской опасности и значение России для поддержания европейского равновесия…»

Сначала мы воевали с Францией — в 1812 и в 1854 годах.

Потом мы стали дружить с Францией, и в двух колоссальных мировых битвах кровь русская перемешана была с кровью французской. Наши маршалы носили ордена Франции, наши ордена носят летчики Франции… Отделенная от нас Польшей и Германией, эта страна близка нам, русским. Может быть, причиной тому искусство — музыка, литература, живопись. Искусство — оно сближает народы!

* * *

Корабль Франции уплыл от России, и Воронцов дождался опалы. На его место — управлять всей внешней политикой — явился деловитый Никита Панин с докладами точными — как алгебра:

— Англия! Особый интерес в нас имеет, паче того — негоциацию: хлеб, пенька, смола, лес. Но в земли восточные проникнуть через наши же просторы желает, и вредила и вредить еще будет.

— Австрия! На наших же штыках желает с турками совладать, но поблажки не жди, матушка: славян, нам кровных, содержит в рабстве своем не слабее турок. И на Дунай пойдет Русь наша с боями великими через венскую хитрость, через козни венские.

— Пруссия! Фридрих спит и видит, умаявшись в борьбе с нами, как бы ему Польшу разодрать, благо страна сия ныне самая безобидная стала, и до союза с нами, матушка, Фридрих весьма охоч будет. Держать же короля станем на привязи; иной раз пруссаков и подкормить не грех, дабы не закочевряжились…

Никита Иванович с достоинством поклонился:

— Вот каково тебе досталось, матушка, наследство от прошлого: прими и владычествуй нам в радость.

И в ответ Панину поклонилась Екатерина — с иронией:

— Хороший же узелок завязала покойница Елизавета! Однако не из пужливых я, сам ведаешь. И мыслю наперед тако: первое есть и наиглавнейшее

— воссоединить с Великой Русью народы украинский и белорусский. Турцию, дабы не алкала более крови славянской, усмирить войною! И на веки веков стоять от Черного до Балтийского моря крепко. Во всю ступню! России быть в первом ранге, говорила не раз покойница Елизавета, и в том я с нею полностью согласуюсь…

Примчался из ссылки опальный Бестужев-Рюмин, «Меня-то, меня забыли!»

— так и было написано на его лице. Но императрица андреевскую ленту на грудь ему повесила, и — от ворот поворот.

— Немыслимо, — призналась Екатерина Орлову, — быть ему при моей особе: тетушку продавал, и меня продаст, ворон!

Старый карьерист не хотел сдаваться так просто. Бестужев выдвинул в сенате подхалимский проект: сразу же (!) присвоить Екатерине титул «матери Отечества» и немедля окрутить ее с Григорием Орловым.

Бестужев действовал активно. Заручился поддержкой духовенства, собирал под своим проектом подписи вельможные. Гришка обрадовался, что царем станет, но Екатерина повелела проекты Бестужева бросить в печку и забыть о них, как о бессовестных.

— Я и сама, как женщина вдовая, вольна собой располагать. А ты, Петрович, — сказала она бывшему канцлеру, — не суетись шибко, коли кавалером андреевским стал, и езжай куда-нибудь к водам теплым. Пора тебе о здоровье своем поразмыслить…

Вельмож века Елизаветы, что поседели в кознях и хитростях, она осыпала милостями, но разогнала их умирать своей смертью по задворкам империи. Теперь, в канун решающего часа жестокой битвы с Турцией, России требовались новые дипломаты и молодые полководцы — не чета старым.

* * *

Мы не прощаемся с Россией, как это сделал де Еон. Мы, читатель, еще вернемся к России.

Просматривая однажды «Опыт российской библиографии» известного Сопикова, я под ј 4007 обнаружил наличие на Руси книги с таким сногсшибательным заглавием: