— Опять секретарем посольства? Сен-Фуа подошел к Пралену и намекнул ему на желание де Бона быть послом в Лондоне, а не секретарем миссии.

— Сорванец не помрет от скромности, — хмыкнул Прален…

Но тут де Еону помогло нетерпение «сильфа» Нивернуа, который усиленно рвался из Лондона в объятия графини Рошфор и к тарелкам с соусами парижской кухни.

Нивернуа предложил Пралену:

— Чтобы спасти меня, сделайте де Еона до приезда сюда Герши хотя бы министром-резидентом. Честолюбие этой бестии будет удовлетворено, а потом отправляйте его хоть курьером в Россию, где шевалье наверняка сопьется на еловых ликерах.

Герши согласился на присвоение де Еону дипломатического ранга поверенного в делах. Но тут же мстительно добавил:

— России он тоже не увидит. Свои пороки он может развивать до предела в колониях Вест-Индии, куда я упеку его на съедение кобрам и тиграм…

Нивернуа, едва нога де Еона коснулась берега Англии, сразу же упорхнул на родину. Начинался самый счастливый период в жизни молодого дипломата де Еона. Облеченный личным доверием Людовика, шевалье был отлично принимаем Георгом III; в обществе поговаривали, что де Еон имеет какие-то таинственные шашни с самой королевой Англии — Шарлоттой из дома Мекленбург-Стрелицкого.

— Это все глупости, — отвечал де Еон, когда ему намекали на интимность. — Лучше считайте меня уродом, но только не человеком, способным тратить время на бесполезные любезности…

И он был прав: шла крупная подпольная игра в два банка сразу. Одной рукой де Еон проводил политику наступившего мира, а другой — готовил войну. Две перчатки: бархат и железо! Людовик считал себя униженным срытием редутов Дюнкерка и желал отомстить британцам высадкой десанта в Шотландии (старая его идея).

Перед отъездом в Лондон де Еон имел аудиенцию с королем — строго секретную.

— Вы получите приказания через графа Брольи, который, будучи сослан мною в деревни, продолжает руководить моим «секретом». Сразу же начинайте рекогносцировки вдоль побережья Англии. Глубокая тайна! — подчеркнул король в своем напутствии. — А чтобы тайну легче было сохранить, я назначаю вашего храброго родственника — маркиза ла Розьера исследовать берега Англии…

«Аминь — король — Бастилия!» — эти слова преследовали де Еона даже во сне.

Теперь в руках де Еона оказались все отмычки военного заговора короля против Англии. По вечерам, запыленный и усталый, возвращался в посольство шпион ла Розьер, из своих сапог выгребал кроки укреплений побережья Англии; все планы войны хранились у де Еона в спальне.

— Тайна слишком велика, чтобы доверять ее подушке, — сказал он однажды. — Мы, конечно, не выдадим секрета короля, но… Вы же знаете, Розьер, какие остолопы у нас министры. Король правильно делает, не посвящая их в свои планы.

Был срочно вызван из Парижа еще один родственник де Еона — молодой красивый забулдыга Шарль де Еон де Мулуаз. Зарядив пистолеты и выставив перед собой длинный ряд бутылок, он теперь, как собака, сторожил документы новой авантюры Людовика.

А де Еон, по примеру своего «сильфа», продолжал швыряться деньгами.

Он так привык широко жить, что реально перестал представлять для себя ценность денег. Он просто замусорил Англию деньгами. Нивернуа давным-давно растратил кассу посольства, н теперь де Еон черпал золото из банков Лондона, не брезгуя и частными карманами. Долги сказочно росли — как лавина над пропастью.

— Но это же не мои долги, — утверждал де Еон. — И я не скрываюсь от кредиторов. Вот мой домашний адрес — пожалуйста, можете записать: Франция, Версаль, король!

Зато де Еон был великолепен, блистая в Сент-Джемском дворце. Он делил свои досуги между болтовней с умной принцессой Бовэ и разговорами с академиком Кондамином, недавно вернувшимся из джунглей Бразилии; он крупно играл с адмиралом Феррерсом и беседовал с ученым Лаландом о тайнах небосвода. Но никто не должен был догадываться, что в его напудренной голове зреют черные замыслы войны.

Людовик был весьма доволен работой своего тайного агента:

— Де Еон всегда приносит мне удачу. Смотрите, он так очаровал англичан, что мы уже пять месяцев не бросили ни одной лопаты земли, чтобы срыть Дюнкерк! А это чего-либо да стоит…

Лондон прислал в Париж нового английского министра-резидента сэра Нэвиля, но Людовик решительно его не принял.

— По существующим нормам этикета, — заявил Прален, — король Франции может принять аккредитивные грамоты только от дипломата, который рангом никак не ниже ранга посланника…

Вот тут-то Англия и встала на дыбы! Снова поднялся шум вокруг продажности парламента. Англичане ведь — не зрители, а постоянно действующие лица в делах своего государства. И они своего Бьюта только что на улице не били, но бить уже собирались. Нивернуа упорхнул вовремя: в Лондоне прямо называли ту сумму, за которую были куплены статьи мирного Парижского трактата.

Но особенно возмущало англичан то, что Людовик не принял их Нэвиля; как он смел это сделать?

— Наш король, — кричали ораторы на улицах, — ведь принял де Еона, который тоже не имеет ранга посланника! Так пусть же и король Франции примет нашего Нэвиля…

Положение надо было как-то спасать, и дворы Сент-Джемский с Версальским сошлись на компромиссе:

— Сэр Нэвиль да станет полномочным министром Англии!

Прален, скрепя сердце, был вынужден повысить в ранге де Еона:

— Де Еон и де Бомон да станет полномочным министром при дворе короля Англии…

Получив грамоты, шевалье подпрыгнул до потолка:

— Ура! Жизнь прекрасна… Мне всего тридцать лет, я знатен и не знаю счета деньгам. И я — посол… Трепещи же, гордая Англия, скоро мы тебя покараем!

* * *

Ото всех этих неприятностей жизни де Еон даже похорошел. В Лондоне скоро привыкли к его девичьей фигуре, к его бойкому звенящему голосу, к маленьким рукам, упрятанным в пышную муфту.

«Наша парижанка де Бомон», — говорили англичане, словно не замечая, что «парижанка» пьет крепкое вино, а выражается порою еще крепче, как и положено драгунскому капитану.

— Я въехал на своем коне в Капитолий, — сказал однажды де Еон своим братьям, и ответили ему братья — скептически:

— Помни, однако, что от Капитолия совсем недалеко до Тарпейской скалы, под которой бушует гневное море, и немало людей нашло свою гибель на виду Капитолия — под этой скалой…

До Петербурга докатилась весть о быстром взлете карьеры де Еона, и Воронцов поздравил его письменно.

«Примите мои поздравления, — сообщал ему русский канцлер, — по случаю того, что ваше министерство отдает в различных случаях справедливость вашим талантам, в чем я, — заканчивал Воронцов, — также искренно участвовал…» Положение же самого канцлера было сейчас шатким. Русская помпадурша Лизка Воронцова приходилась ему сродни, и оттого канцлер имел немалые выгоды в Петровом правлении. А потому, когда взошла на престол Екатерина, присягнуть ей отказался.