– Зачем ты убежала из Лос-Анджелеса? – ответил он вопросом на вопрос.

– Сьюзан очень хорошо выглядит, – проговорила она, чтобы сказать хоть что-нибудь.

– Этот парень, Димитрий, – он слишком стар для тебя, – пробурчал Джино.

«Какого черта мы здесь торчим? – хотелось ей воскликнуть. – Мы совсем не подходим для этой компании».

– Слушай, детка, а какого черта мы здесь торчим? – спросил он вслух. Старина Джино – что на уме, то и на языке.

Она передернула плечами и уставилась в море. Яхта плавно бежала по голубой водной глади, направляясь в Сан-Тропез, где ей предстояло принять на борт Олимпию и ее очередного мужа. Лаки и Джино загорали на верхней палубе. Под ними, на другом уровне, Димитрий и Франческа шумно играли в карты на выпивку.

– Понятия не имею, – произнесла она наконец.

– Знаешь что? – задумчиво пробормотал Джино. – По-моему, мы оба наделали немало ошибок за два последних года.

Она внимательно посмотрела на него. Что он хотел ей сказать? Что у него тоже появились сомнения относительно его брака?

Она только собралась спросить его, но ее перебил слуга, пришедший объявить, что ленч накрыт. Всегда, как только они с Джино собирались серьезно поговорить, кто-нибудь обязательно вмешивался. Она надеялась, что он еще задержится, но Джино встал, натянул рубаху и предложил ей руку.

– Пошли, дочка, – сказал он. – Чем больше обедов и ленчей мы съедим, тем скорее смоемся с этой плавучей сральни, а мне уже и сейчас здесь невтерпеж.

Яхта Станислопулоса бросила якорь в бухте Сан-Тропез в семь вечера. Димитрий принял решение, что, поскольку большинство из его гостей еще не привыкли к европейскому времени, они останутся обедать на яхте.

Лаки с неохотой надела длинное белое платье и застегнула на шее новое бриллиантовое колье, яростно расчесала волосы и, тряхнув головой, убедилась, что все ее кудряшки лежат как положено. Потом она немного подкрасилась.

Димитрий облачился в темный костюм, белую рубашку и шелковый галстук, покрутился перед большим, в человеческий рост, зеркалом и побрызгался одеколоном.

– Не понимаю, – пожаловалась Лаки, – мы находимся в Сан-Тропезе, на яхте, на отдыхе – и наряжаемся, как будто собираемся на премьеру в оперу.

– Ты, может, и не понимаешь, – высокомерно отозвался Димитрий. – Но тем не менее, дорогая, именно так у меня заведено.

– А как насчет меня? – вскинулась она. – У меня есть право голоса или нет?

Он оглядел ее с ног до головы.

– У этого платья чересчур глубокий вырез. И ты наложила чересчур много теней на глаза.

Впервые за все время он позволил себе критиковать ее внешность.

– Пошел ты, – возмущенно отмахнулась она.

Димитрий уставился на нее и с глубоким сожалением подумал, что им не следовало жениться. Лаки слишком молода, слишком необузданна, и у нее бесспорно слишком длинный язык. Он надеялся, что, став его женой, она подчинится его авторитету, руководству и знанию жизни. Очевидно, напрасно надеялся.

К обеду, накрытому в большой столовой, они вышли очень недовольные друг другом. Димитрий сел на одном конце стола с Франческой слева и Сьюзан справа. Лаки оказалась на противоположном конце стола в окружении Сауда Омара и Горация Ферна. Джино отвели место где-то посередине, по соседству с Флафф. Лаки еще больше разозлилась. Кто распределял места?

Она потянулась к серебряной подставке для именных карточек и узнала корявый почерк Димитрия.

К черту! Ей начала надоедать его манера вечно командовать. Неужели ей, в качестве миссис Станислопулос, не полагается иметь вообще никакого влияния?

Беседа за обедом протекала по меньшей мере вяло. Лаки терпеть не могла Сауда с его похотливыми глазками и жирными волосами, Горация считала просто ничтожеством, женщины наводили тоску своими бесконечными сплетнями и разговорами о тряпках, дизайне, драгоценностях и проблемах со слугами.

«Что я делаю здесь? – подумала она. – Что я, с ума сошла? Здесь мне не место».

Смех Франчески напоминал звук электропилы. И она часто ее включала: они с Димитрием, похоже, отлично проводили время. На Сьюзан они внимания не обращали. Джино был странно молчалив.

Обед тянулся медленно. Сначала – икра. Затем шатобриан с картофельным пюре и разными овощами. За столом прислуживали три служанки-филиппинки в белых крахмальных платьях.

«Как старомодно», – подумала Лаки, ковыряясь в тарелке.

Когда подошла очередь десерта, она уже умирала от скуки. И Джино тоже, несмотря на то, что Флафф из кожи вон лезла, чтобы его развлечь. Он завязал с восемнадцатилетними девчонками уже много десятилетий назад.

Отец и дочь переглянулись через стол. Он покачал головой, как бы говоря: «Что за фигня?» Она просигналила в ответ: «А я откуда знаю?» Оба понимающе ухмыльнулись друг другу. Боже, как ей его не хватало!

Десерт состоял из шоколадных пирожных с кремом. Нехотя перебрасываясь парой фраз с Горацием, Лаки вдруг заметила, что Франческа собственноручно кормит Димитрия пирожными. Одновременно они обменивались горящими взглядами. Франческа заливалась хрипловатым смехом и поминутно облизывала тонким, как у змеи, языком свои ярко накрашенные губы.

Сукин сын, он по-прежнему спит с ней!

Лаки не испытывала никаких сомнений, и она побелела от ярости.

Конечно, она все поняла, едва Франческа ступила на борт. Долгие многозначительные взгляды, прикосновения рук, знаки внимания, которые он ей оказывал. Какие еще нужны доказательства? Лаки не дура. Она уже не любила его – да, впрочем, никогда не любила. Да, конечно, в какой-то момент она убедила себя, что он именно такой мужчина, какой ей нужен. Но, трезво глядя на вещи, следует признать, что она вышла за Димитрия потому, что ей казалось, что так будет лучше для Роберто, а еще потому – не надо себя обманывать, – что больше всего на свете хотела построить свой отель.

Проклятье! Что же случилось с любовью? После смерти Марко она не сомневалась, что никогда не полюбит вновь.

Никогда не испытает той всепоглощающей, раскаляющей все естество страсти. И так оно и вышло.

Проклятье! Проклятье! Проклятье!

Гораций все повторял какой-то идиотский вопрос. Как она хотела, чтобы он заткнулся! И вообще, что он за мужчина? Он не может не знать, что происходит у него под носом.

Лаки прищурилась и попыталась составить план дальнейших действий. Прежде всего, решила она, нельзя унижаться и устраивать сцены. Возможно, вся живописная компания именно этого от нее и ждала.

Нет, она затаится и дождется, когда наступит подходящий момент для удара.

Ну почему Марко умер!

Она почувствовала, что ее глаза наполняются слезами.

Она поморгала и прогнала их прочь. Слезы – знак слабости, а Лаки Сантанджело прежде всего – сильный человек.