В заключение можно добавить, что из всего сказанного о месте царя в религии Древней Месопотамии (а сказанное составляет лишь небольшую часть того, что сегодня известно) лишь в редких случаях можно с уверенностью провести параллель с аналогичным институтом у древних иудеев. Была сделана попытка увидеть параллели, но аргументы, по мнению автора, не слишком убедительны. Так, например, хотя в Древнем Иерусалиме были храмовые проститутки, нет никаких доказательств того, что на новогодних праздниках сынов Израилевых когда-либо выполнялся обряд Священного брака. Мы уже видели, что в той мере, в какой царь в Месопотамии был божественным, его божественность происходила из его уподобления богу в Священном браке. Если в Израиле не существует традиции участия царя в Священном браке, нет причины считать его божественным, даже в ограниченном (месопотамском) смысле этого слова.

Обычно труды, посвященные литературе Вавилона и Ассирии, включают такие темы, как знамения, гимны, царские летописи, а также надписи на памятниках и других строительных сооружениях, медицинские, химические и философские тексты и, кроме того, мифы и эпосы. Это полностью оправданно, поскольку (возможно, за исключением мифов, эпосов и некоторых других текстов) в концепции древних не существовало класса текстов, соответствующих литературе в нашем узком понимании этого слова. Однако представляется более удобным выделить для отдельного рассмотрения труды, которые могут быть названы литературой, согласно современным категориям. При этом следует четко понимать, что, хотя эти произведения представляют большой интерес, в количественном отношении они составляют лишь небольшую часть сохранившихся клинописных текстов. В настоящей главе не делается попытки провести четкую грань между шумерской и аккадской литературой.

В ограниченном современном смысле слова «литература» величайшим и уж точно самым длинным аккадским трудом является Эпос о Гильгамеше, который на аккадском называется ša naqba imuru, «кто видел глубину». Эта работа уцелела среди остатков библиотеки Ашшурбанипала в Ниневии, но отдельные фрагменты найдены и в процессе других раскопок и могут быть отнесены к более раннему периоду. Это означает, что аккадский эпос датирован старовавилонским периодом: некоторые отрывки из Богазкея, Турция, показывают, что эпос некогда был переведен на хеттский и хурритский языки. Некоторые элементы эпоса уходят в глубь веков даже дальше, поскольку убедительно доказано, что в основу аккадского эпоса положено не менее четырех отдельных шумерских рассказов, которые древний поэт мастерски сплел в одно общее повествование. Последняя из двенадцати таблиц, на которые разделен аккадский эпос, будучи почти дословным переводом другой шумерской поэмы, не является частью оригинального старовавилонского сочинения, а лишь грубым более поздним дополнением.

История названа эпосом, а не мифом, поскольку ее главные герои по большей части люди, а не божества. Выражаясь археологическим языком, эпос дошел до нас из II раннединастического периода, когда в Вавилонии впервые стали возводиться окруженные стеной фортификационные сооружения. Гильгамеш построил стену в Уруке. Он был на одну треть человеком, на две трети божеством. Его матерью была богиня Нинсун, отцом – верховный жрец Куллаба[45], обычай, отражающий Священный брак, в котором городской жрец или жрица делит ложе с богиней или богом, чтобы обеспечить плодородие почвы, а также плодовитость людей и животных. Сам Гильгамеш, жрец-царь, несомненно включает в себя черты некоего более раннего реального правителя или ряда правителей.

Эпос начинается с краткого перечисления подвигов Гильгамеша, затем описывается место действия и основные события. Гильгамеш угнетает Урук, отбирает сыновей у отцов, девушек у возлюбленных. Боги услышали жалобы людей Урука и поручили богине Аруру создать соперника для Гильгамеша. Аруру создала из глины Энкиду. Это был дикарь, степной человек.

В волосах его тело, он носит, как женщины, косу,

Пряди кудрей ниспадают, подобно спелым колосьям,

Ни земли, ни людей он не знает, одет как Гира,

Вместе с газелями щиплет травы,

Со скотом идет к водопою...[46]

Существование Энкиду было обнаружено охотником, который в испуге сообщил отцу, что дикий человек уничтожает его ловушки и не дает ему ловить зверей. Отец порекомендовал сыну сообщить обо всем Гильгамешу, который должен послать храмовую проститутку, чтобы соблазнить его.

Пусть она снимет одежды, а он возьмет ее зрелость.

Он приблизится к ней, едва он ее увидит.

Лишившись невинности, сказал старик, Энкиду обнаружит, что дикие звери больше не считают его своим.

План оказался удачным.

Обнажила груди блудница и лоно открыла,

Не стыдилась она, вдохнула его дыханье,

Сбросила ткань и легла, а он лег сверху,

Силу своей любви на нее направил.

Шесть дней, семь ночей приходил Эабани[47], забавлялся с блудницей.

Когда закончился медовый месяц, Энкиду устал от своей новой игрушки и снова направился к газелям. Но теперь они остерегались его и убегали. Энкиду больше не мог их догнать. Тогда он вернулся к блуднице, которая, лишь только он опустился у ее ног, сказала:

Ты силен и прекрасен, ты – как бог, Эабани,

Что же делаешь ты средь зверей пустыни?

Я тебя поведу в Урук высокий...

Энкиду принял предложение блудницы, и она привела его в город, где он впервые отведал нормальной человеческой пищи. Он привык сосать молоко диких животных. А когда перед ним положили хлеб, он пришел в недоумение. Энкиду не знал, как есть хлеб. И его не учили пить крепкие напитки.

Тем не менее он доверял женщине. Он ел и пил, пока на сердце не стало весело. Его физиономия разрумянилась. Потом он, прежде голый дикарь, умаслил свое тело и оделся, как человек, и помог пастухам защитить стада. Так продолжалось, пока не явился гонец, призывающий их в Урук, видимо на праздник Священного брака, на котором Гильгамеш оплодотворит женщину своей судьбы. Когда Энкиду прибыл в город, собравшиеся люди узнали в нем равного Гильгамешу, и между двумя героями началось сражение. Основная тема может восходить к хорошо известной практике, когда жрец-царь, от которого зависело плодородие земли, должен был отстаивать свое ритуальное положение, защищая его от всех пришельцев. Этот обычай может быть проиллюстрирован примером из «Золотой ветви», где сэр Дж. Фрэзер показал жреца в священной роще, бредущего с мечом в руке, ожидая соперника, который должен рано или поздно убить его и стать жрецом, так же как и он сам стал им, убив своего предшественника.

После встречи Гильгамеша и Энкиду два героя стали биться, и бились до тех пор, пока не задрожали стены. На цилиндрических печатях показаны такие сражения, в которых главное – не повергнуть соперника, а оторвать его ноги от земли. В конце концов Энкиду был побежден.