— Паланг — хренанг, какая разница?! — резюмировал Белоконь.

— Кто у тебя теперь ведомым? — поинтересовался я.

— Ты его не знаешь. Новенький.

— Из этих, из «стюардесс», что ли?

Белоконь не успел ответить, как за столом напротив возмутилось молодое дарование. Он даже шлем отодвинул, чтобы сподручнее было обижаться.

— Э! Уважаемый! С вашего позволения! Я бы попросил! — Голос неподдельно звенит, в глазах огонь. — Мы вам не «стюардессы», а выпускники ускоренных летных курсов! Так что, извольте потрудиться…

На нас заоборачивались. Не слишком активно, даже разговорчики не погасив, но все же. Я прикуривал вторую сигарету от первой, дабы отравиться про запас, а сам думал, что сейчас тебе, сокол, кто-то всыплет. Разглядел на груди юноши нашивку первой эскадрильи, и голова сама вжалась в плечи, будто это меня сейчас будут показательно разносить.

Так и вышло.

Кулак Белоконя опустился на жалобно застонавшую столешницу.

— Седобривец! Молчать! Во-первых, не «э, уважаемый», а «разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант»! Во-вторых, выступать будешь, когда лычки мичманские с плеч слетят! Вот тогда вызывай старшего лейтенанта на дуэль, как в уставе прописано! А то ишь, говорящий мичман выискался! Осознал? Извинись немедленно!

— Да ладно, Андрей, чего ты так парня… — зашептал я, но Белоконь не угомонился.

— Ничего не ладно! Дисциплина и субординация — залог боеготовности! Если всякая мичманская мелюзга станет на строевого офицера гавкать!.. Не позволю!

В общем, Седобривец извинился, а Белоконь перешел в доброжелательный режим. Его скафандр скрипнул, когда он поворотил объемы в мою сторону.

— Румянцев, я же тебя с орденом не поздравил!

— Ой, подумаешь, какая важность!

— Не-е-ет, Андрюха, так не пойдет! Держи! — Он протянул мне зажигалку. Хорошую всепланетную с турбонагнетателем в титанировом корпусе. — С первой «Славой» тебя! Кури на здоровье, меня вспоминай, и так держать! Чтобы не последний!

Я растрогался! Честно!

От кого угодно ожидал, но только не от Белоконя! Такой жест мог исходить от Оршева, Титова, Бердника, да от Сашки Пушкина наконец! Но чтобы Белоконь, наш громовержец, снизошел…

Да как!

И ведь искренне, судя по всему.

— Спасибо, Андрей! — Я сцапал зажигалку, а наши бронированные перчатки сошлись в могучем рукопожатии. — Даже если брошу курить, зажигалку твою в рамочке хранить стану!

— Главное, — он обвел всех взглядом, — чтобы дурная привычка приносила настоящее удовольствие — или это не порок, а идиотизм.

— Точно! Гробить здоровье надо с наслаждением! — сказал незнакомый штурмовик из Четырнадцатого и все засмеялись, даже Седобривец, который косился в мою сторону истинной фурией.

Пока я приканчивал третью сигарету (когда еще выпадет покурить — бог весть), во всех шлемах одновременно заговорили рации.

Народ встрепенулся. Я даже подпрыгнул от неожиданности, едва не сокрушив нежный алюминиевый стул своими центнерами. Кто-то срочно напяливал сферу на голову, кто-то просто просунул ухо в лицевой створ. На всех лицах вопрос: неужели оно?! Время?!

Но нет.

Просто приказ находиться возле флуггеров и быть готовыми к вскрытию красных пакетов.

Ф-фух! Поотпустило. А то ведь какие мысли приходят в гости по тревоге?

Правильно: не последнюю ли ты сигарету куришь, Румянцев? Не крайнюю, а именно последнюю.

Мы потянулись на выход. «Андромеда», конечно, рядом с флуггерами, но…

— Вот звезданут сейчас по столовке, — сказан громко Бердник. — Сколько нас набилось? Рыл пятьдесят? До свидания сразу пять эскадрилий! Так что давайте валить. А то всякое бывает.

И это верно.

Вот была бы глупость так глупость, мать всех глупостей, по любимому выражению клонов. Найдется какой-нибудь особо удачливый торпедоносец на своем «Фраваши», один пуск — и разом пятьдесят душ на личный счет.

Перепускной шлюз принимает по пять человек, шлюзов всего два, так что оперативно разбежаться не получилось. Ваш неумелый повествователь напялил шлем, сделал пару затяжек вдогонку, а ладонь вроде как сама собой хлопнула Белоконя по плечу.

— А? — обернулся тот.

— Спасибо за зажигалку, Андрюха! Очень, очень круто, хоть и неожиданно.

— Потому и круто, что неожиданно.

— Погоди, резонер, не отворачивайся.

— Ну?

— Ты как мыслишь, чего это все наши ударники с Хордада сдернули? Ты же комэск, может, слышал чего?

— Ничего я не слышал. — Белоконь попытался почесать затылок. — Во-первых, пара штурмовых эскадрилий на месте, так что не все ударники сдернули. Во-вторых… да чего там, «мыслишь»! Вариант-то всего один! Ну, догадался?

Я догадался. В оперативно-гадательном плане, но догадался.

— Румянцев, ты же умный мужик. Нас явно собирают для прикрытия каких-то грандиозных ударных сил. Ладно, всё, наша очередь, пойдем.

Мы пошли.

«Каких-то грандиозных ударных сил» — обосновал, нечего сказать!

Триста истребителей — именно столько сейчас базировалось на Хордаде — это ж кого нам прикрывать? Полторы сотни торпедоносцев, если по тактической раскладке два к одному? Тогда зачем наших уволокли?

Почти сотню торпедоносцев в одном месте я видел один раз. Когда мы атаковали флагманский астероид джипсов «Эльбрус» на орбите Наотара. Но то была громада! Десятки километров в поперечнике! А тут — полтораста бомбовозов… Кого, скажите на милость, может штурмовать такая масса на несчастном Ардвахиште?! Или Керсаспе-Север, куда там нас нацелили?

То есть Ардвахишт, конечно, оснащен башнями ПКО, но это вполне обычные клонские «высотки», не требующие особого наряда сил — вовсе не огнеродные чудовища Керсаспа-Центрального!

Вопросы, вопросы…

Ладно, разберемся, что нам. Что водка, что ракета, лишь бы с ног долой.

Полчаса мы болтались возле машин. Я так распсиховался, что залез в кокпит и выкурил еще две сигареты, хоть это и запрещено. Однако атмосфера на Хордаде накалилась так, что до отдельно взятого мерзавца Румянцева, мелко гадившего на устав, ни у кого не доходили руки.

Да и чего бояться? Двух нарядов вне очереди? Х-ха!

Череда машин замерла в ожидании. Носы десятка «Дюрандалей» уткнулись в разгонные створы. Кажется, они дрожали от нетерпения, и уж точно дрожали мы. Время обратилось тягучей жвачкой: жалкие полчаса никак не желали закончиться, будто это не тридцать минут, а тридцать лет в камере-одиночке.

Даже небо над космодромом замерло.

Ни тучки, ни ветерка — полный штиль. Что для Паркиды с ее погодой очень нехарактерно. Огромный желтый кристалл в низке лучей сияющего Вахрама — такими были небеса близкой битвы.