– Да, мистер Ратледж пожелал, чтобы мы к нему приехали.

– Правда? – Вэн многозначительно посмотрел на нее. – Ну не прелестно ли?

Она ответила ему укоризненным взглядом. В течение дня она несколько раз видела Вэна, и они кивали друг другу, но только теперь ей представилась возможность с ним поговорить. Вторая половина дня прошла как в ту­мане, особенно после много ей объяснившего разговора с Дороти-Рей.

– Как идут дела? – поинтересовался Вэн.

– Кампания? Тяжелая работа. Сегодня пожала, навер­ное, тысячу рук, и это капля в море по сравнению с тем, что пришлось сделать Тейту.

Понятно, почему он был таким измотанным в вечер ее приезда. А ведь на людях ему полагалось всякий раз излу­чать бодрость и энтузиазм.

На сегодня это было последнее мероприятие. Офици­ально банкет уже завершился, но многие, слушавшие вы­ступление Тейта, продолжали толпиться вокруг него, что­бы теперь лично с ним побеседовать. Эйвери беспокоилась из-за того, что после трудного дня на него опять ложится такая нагрузка, но была рада случаю ускольз­нуть и поискать Вэна.

– Я слыхал, он выпер этих ублюдков от «Вейкли и Фостера»?

– Слухом земля полнится.

– Пэскел уже сделал заявление по этому поводу. По мне, так Ратледж вовремя дал им пинка. Они попросту никого к нему не подпускали. Добираться до него было все равно как трахаться, нацепив кой-куда подшипник вместо старой доброй резинки.

Эйвери понадеялась, что никто из окружающих не рас­слышал последнего изысканного сравнения. Если такой оборот и сошел бы для разговора с коллегой, то для ушей супруги потенциального члена Конгресса он вряд ли го­дился. Она поспешно сменила тему:

– Ролики, которые вы отсняли на ранчо, теперь идут по телевизору.

– Вы их видели?

– Великолепная работа, мистер Лавджой.

Он показал в улыбке кривые зубы:

– Благодарю, миссис Ратледж.

– Вы видели здесь кого-нибудь из знакомых? – не­взначай спросила она, окидывая взглядом находящуюся в непрерывном движении толпу.

– Не в этот раз. – То как Вэн выделил слово «этот», заставило ее тут же посмотреть ему в лицо. – Но днем видел.

– Вот как? – Она вглядывалась в мелькавшие лица, но, к своему огромному облегчению, Седого среди них не находила. – Где? Здесь, в гостинице?

– На «Дженерал дайнемикс», а потом и на базе ВВС в Карсуэлле.

– Понятно, – выговорила она срывающимся голосом. – Это в первый раз за турне?

– Ага, – кивнул он. – Прощения просим, миссис Ратледж. Профессиональные обязанности. Мне сигналит репортер, пора сваливать.

– О, простите, что задержала вас, мистер Лавджой.

– Нет проблем. Рад помочь. – Он пошел прочь, но обернулся. – Миссис Ратледж, вам часом в голову не приходило, что этот кое-кто здесь следит за вами, а не за… э, вашим мужем?

– За мной?

– Совсем не приходило? А зря. – Во взгляде Вэна бы­ло предостережение. Мгновение спустя он растворился в людском круговороте.

Эйвери стояла не двигаясь и обдумывала намек, от ко­торого у нее мурашки побежали по коже. Она не замечала движения толпы, шума и суматохи, не видела, что некто наблюдает за ней через комнату и размышляет, о чем это она так долго беседовала с каким-то потрепанным теле­оператором.

* * *

– Джек?

– Хм-м?

– Ты заметил мою новую прическу?

Впервые за много-много лет Дороти-Рей любовалась собственным отражением. В юности, когда она была са­мой популярной из девочек своего колледжа в Лампасасе, на общение с зеркалами уходила львиная доля ее времени. Но потом очень долго любоваться было нечем.

Джек устроился с газетой на кровати.

– Выглядит мило, – механически обронил он в ответ.

– Сегодня мы с Фэнси проходили мимо одного из этих модных салонов в супермаркете, где все парикмахеры одеты в черное, и у всех по нескольку сережек в каждом ухе. ( Джек хмыкнул.) И я возьми да скажи: «Фэнси, я под­стригусь». Мы зашли, и одна из тамошних девушек сдела­ла мне прическу, макияж и маникюр.

– Угу.

Она разглядывала себя в зеркале, поворачивая голову то влево, то вправо.

– Фэнси сказала, что мне надо осветлить волосы, вот тут, вокруг лица. И что это меня омолодит. А ты как ду­маешь?

– Думаю, я остерегся бы принимать какие бы то ни было советы от Фэнси.

Воспрявшая было Дороти-Рей слегка поникла, но по­давила искушение отправиться в бар за живительной влагой.

– Я… я бросила пить, Джек.

Он опустил газету и впервые за вечер по-настоящему на нее посмотрел. Новая стрижка была короче, пышнее и шла Дороти-Рей. Искусно наложенная косметика не­сколько разгладила сухие морщины, залегшие от неуме­ренного употребления спиртного, и оживила прежде бледное, неухоженное лицо.

– С каких это пор?

Вновь обретенная уверенность в себе опять поколеба­лась, столкнувшись с его скептицизмом, но она по-прежнему высоко держала голову.

– С сегодняшнего утра.

Джек сложил газеты, бросил их на пол и протянул ру­ку, чтобы выключить лампу в изголовье.

– Спокойной ночи, Дороти-Рей.

Она подошла к его кровати и включила свет. Он удив­ленно воззрился на нее.

– Джек, на этот раз я говорю всерьез.

– Ты говорила всерьез каждый раз, когда собиралась завязать.

– Теперь все будет по-другому. Я пройду обследова­ние в какой-нибудь из тех больниц, куда ты хотел меня послать. Конечно, после выборов. Я ведь понимаю, сейчас не самое подходящее время, чтобы определять кого-то из членов семьи Тейта в больницу для алкоголиков.

– Ты не алкоголичка.

Она грустно улыбнулась.

– Алкоголичка, Джек. Самая настоящая. Тебе бы дав­но надо было заставить меня это признать. – Она протя­нула руку и робко коснулась его плеча. – Но я тебя не виню. Только я сама в ответе за то, во что превратилась.

Тут ее нежный подбородок, изящную линию которо­го не смогли погубить ни запои, ни горе, приподнялся еще чуть выше. С горделиво поднятой головой Дороти-Рей даже напомнила на миг ту жизнерадостную студен­точку, королеву красоты, в которую Джек когда-то влюбился.

– Я больше не хочу быть ни на что не годной пьянью.

– Увидим.

Он произнес это без особого оптимизма, но, по край­ней мере, ей удалось завладеть его вниманием, а это было уже кое-что. Ведь в половине случаев он ее вообще не слушал, поскольку она редко могла сообщить ему что-нибудь мало-мальски интересное.