– Очевидно, Кованый щит, это уже в прошлом. – Она обернулась к толпе. – Я слагаю с себя титул Смертного меча Волков. Выходит так, что своей присягой адъюнкту я всех вас предала. Значит, так тому и быть. Пусть будет записано, что тяжесть предательства, о котором предупреждал Дестриант Ран’Турвиан, лежит не на Серых шлемах Измора, но на Смертном мече Кругаве. Этот грех – мой и только мой.

Боги, что все-таки за эгоизм движет этим существом! Даже в поражении она будет возвышаться надо всеми, пусть и в одиночестве. Я лишил ее всего – вонзил ей кинжал прямо в сердце, – а она вдруг оборачивается невыразимо трагическим персонажем. Как ей только такое удается? Раз за разом?

– Что именно будет записано, – громко возвестил он, – еще предстоит решить. Если к тебе, Кругава, вернется твоя вера…

Она оскалила зубы.

– Если к тебе, Танакалиан, вернется человечность, если ты найдешь смелость – Худ его знает где – увидеть кризис в собственной душе, можешь ко мне прийти. До тех пор я буду ехать отдельно.

Он фыркнул.

– Палатку себе тоже будешь сама ставить? Завтрак готовить?

– Я, Кованый щит, не забывала благодарить своих братьев и сестер за их добровольную помощь. – Она склонила голову набок. – Хотела бы я знать… как скоро, Танакалиан, ты позабудешь делать то же самое.

Она зашагала прочь, а он обернулся к палатке.

– Помочь вам с этим, дети мои?

– Переворот?

Кругава вихрем пронеслась мимо Спакса, швырнула шлем в угол палатки, за шлемом последовали перчатки.

– Я хочу что-нибудь выпить, ваше величество.

Абрастал принялась яростно жестикулировать. Спакс наконец очухался и поспешил к кувшину.

– Имеешь полное право, женщина. Напейся как следует и давай ко мне в койку. Клянусь, о невзгодах ты быстро забудешь.

Суровая баба оценивающе уставилась на баргаста, словно решая, не воспользоваться ли приглашением. У Спакса вдруг вспотела поясница. Он поспешно наполнил кубок и подал ей.

Королева Абрастал снова откинулась на гору подушек.

– Что ж, на это потребовалось совсем немного времени.

Глаза Кругавы вспыхнули.

– Если вы, ваше величество, полагаете мой позор заслуженным…

– Ой, помолчите лучше да выпейте. Спакс, будь готов налить ей еще один. Я, Смертный меч, всего лишь размышляю вслух относительно впечатления, что произвела на меня адъюнкт…

– Адъюнкт? К тому же, если не возражаете, я больше не Смертный меч. И к Тавор ничего из этого ни малейшего отношения…

– Во имя речных богов, женщина, присядьте уже и выпейте – или, иными словами, помолчите пока что. Позвольте какое-то время говорить мне.

– А как же я, Огневолосая?

– Если, вождь гилков Спакс, случится чудо и у тебя появится сказать что-нибудь дельное, можешь не стесняться. Я же тем временем вернусь к прежней теме. Адъюнкт. Не решаюсь гадать, каким именно образом, но она, очевидно, привязала вас всех к себе – вплоть до самого дня переговоров, когда взяла и разорвала эту связь. Теперь вы понимаете, что я имела в виду под «немного времени»? Сама связала, сама же и развязала, и я не устаю поражаться тому, как точно она выбирает момент.

Кругава глянула на нее поверх кубка.

– А вы, ваше величество, что о ней думаете?

– Спакс, давай уже сюда этот треклятый кувшин, если только и можешь, что глаза таращить – нет, я говорю, отдай мне! Сам можешь пока прилечь где-нибудь у порога, глядишь, нам к утру будет обо что ноги вытереть. Так вот, насчет адъюнкта. Кругава – клянусь, я постараюсь выдавить из вас слезу или хотя бы что-нибудь. Вижу, вы все держите внутри, но такое вас убить может.

– Насчет Тавор Паран, ваше величество.

Абрастал поглядела, как устраивается рядом с входным пологом Спакс, вздохнула.

– Как я по хундрилам скучаю, – пробормотала она. Моргнула и отвернулась, словно бы изучая один из свисающих с каркаса палатки тяжелых гобеленов. Спакс тоже на него сощурился. Выцветшая сцена какой-то коронации, позы формально-неестественные, как у статуй, что свидетельствует либо о бездарности художника, либо, напротив, о его абсурдной гениальности. Никогда он в таком не мог разобраться. Подумаешь, какой-то дурацкий обруч из золота с серебром, или из чего их там делают. Дурацкое свидетельство превосходства над прочими – одни склоненные головы чего стоят. А что тут на самом деле важно? Да вон те выстроенные вдоль стен гвардейцы с руками на эфесах мечей.

– Как все сложно, – сказала Абрастал, все еще хмурясь на гобелен. – Откуда берется верность? Что ее порождает? Что возвышает одного человека над другими, так что остальные готовы за ним следовать – или за ней? Только наше собственное отчаяние? Как говорят хундрилы, тень огромного вороньего крыла у нас над головой? Ищем ли мы убежища в чужой компетентности – не важно, реальной или воображаемой, истинной или иллюзорной?

Спакс кашлянул.

– В кризисные времена, Огневолосая, даже самая маленькая кучка людей начинает вертеть головами, пока не выберет среди себя кого-то одного. Когда у нас нет ответов, мы смотрим на того, у кого они могут обнаружиться, а надежда эта основывается на видимых глазу качествах, таких как ясность мысли, или мудрость, или явная храбрость – на всем том, что каждый хотел бы видеть в себе самом.

Кругава шевельнулась, чтобы лучше видеть Спакса, но ничего не сказала.

– Видеть в себе, – хмыкнула Абрастал и отпила добрый глоток вина. – Королева вам что, зеркало? И ничто более? И ты, вождь Спакс, тоже ничем иным не являешься? Кроме как зеркалом для своих баргастов?

– Во многих отношениях – именно так. Но, глядясь в это зеркало, они сами выбирают, что именно хотят видеть. Я так полагаю.

– Сэр, – пророкотала Кругава, обращаясь к Спаксу, – вы рисуете картину, совершенно неприемлемую для всех, кто желает командовать, руководить – маленьким отрядом воинов или же огромной империей. – Она нахмурилась на свой кубок, потом протянула его Абрастал, которая наклонилась вперед и вновь его наполнила. – В Изморе, если ночь выдается пасмурная и безлунная, охотники садятся по двадцать человек в рат’авары и выгребают из фиордов в открытое море. Там они зажигают яркие фонари, подвешивают их на шестах над черной ледяной водой, и на этот свет из глубин выплывают ниталы – жуткие рыбины о трех челюстях, которые целыми стаями охотятся на дхэнраби и способны обглодать этих гигантских существ до косточки за время между двумя бросками лота. Дело в том, что ниталы, охотясь, ориентируются по луне. И когда они появляются на поверхности, охотники бьют их острогами. – Она замолчала и на какое-то время прикрыла веки.

Спакс поскреб щетину на подбородке, пытаясь понять, в чем смысл этой истории. Он бросил взгляд на Абрастал – но королева, похоже, была поглощена старинным гобеленом.

– Рыбы всплывают на поверхность, – проговорила Кругава, словно гравий под каблуком скрипнул, – а там свет их слепит, заставляет застыть. В том, чтобы их убивать, нет никакой славы – это просто бойня, и заканчивается она лишь тогда, когда руки и плечи у охотников начинают огнем гореть, так что сил поднять гарпун уже не остается.