Там, возле насыпей, на необжитой земле огромные армии год за годом наводняли Францию, живя как троглодиты в землянках при свечах и в окопах, вырытых в известняках, в глиноземе, а то и в болотистой каше Фландрии. Потом они принялись «учить детей немецкому», в то время как армия союзной коалиции яростно контратаковала. Последовавшие за этим бои называли сражениями, но хотя они достигали огромного размаха (в бою на реке Сомме погибли 60 тысяч молодых англичан), в стратегическом отношении они носили лишь осадный характер. Атакующим с каждым разом было все труднее сломить оборону немцев. В письмах домой солдаты называли своих врагов «пушечным мясом», и тем приходилось это признать. Французские солдаты и британские томми залегли перед своими «прыжковыми лентами» в ожидании сигнального свистка и часа икс, когда им предстоит преодолеть не менее десяти рядов колючей проволоки с шипами толщиной в большой палец руки, под напором бегущих сзади солдат. Некоторые окопы будут взяты дикой ценой – овладение плацдармом в 700 ярдов искореженной земли стоило жизни 26 тысячам человек, а затем штурм начинался вновь. Дома газеты писали о «сокрушительных ударах», «большом прорыве», но на передовой люди все знали точнее; солдаты острили, что война продлится сто лет: пять лет уйдет на сражения и девяносто пять – на сворачивание колючей проволоки.

Западный фронт стал бесконечным адом, роковой беспросветной жизнью, не похожей ни на что в прежней жизни воюющих, за исключением разве что сюжетов, взятых у Жюля Верна. Было несколько щемящих сердце напоминаний о довоенных днях: щебечущие над лунным пейзажем птицы в каждое хмурое сырое утро: рощи крупных желтых тополей за линией фронта, но большей частью звуки и цвета были внеприродными. Над головой беспрерывно завывали снаряды; ниже пули свистели и лязгали, срикошетив о металл. Возникали ярко-красные характерные вспышки, оранжевый дым от шрапнели, желтоватый дым горчичного газа змеился над землей. На деревьях почти не осталось листвы. Остатки расколотых деревьев торчали из земли, как зубцы поломанной расчески. Прибывающих новобранцев сажали в автофургоны для скота и везли по деревянному настилу к их новым жилищам в землянках, где все связано с окопами: у них был армейский нож, окопная беготня, окопный в виде удилища перископ, а если не посчастливится, то можно подхватить и «траншейную стопу», ангину Венсона или окопную лихорадку.

Выживали те, кто научился быстро реагировать на опасность. Бдительные юноши умели различать вой проносящихся снарядов и знали, когда нужно укрыться, но после того, как снаряд ляжет совсем близко, когда в ушах стоит звон и все вокруг красное, они осознавали, что может наступить момент, когда от попытки спрятаться не будет никакого толку. Немецкий пулеметчик, стреляющий из крупповского «максима», знал, что в бою ему жить не более получаса, он обречен на смерть и привык быть на волоске от нее. Его гранаты, они же картофелемялки, расходовались на глушение рыбы во французских прудах. Пулеметные ленты снимались со своего места на поясе, чтобы затарахтеть в привычном ритме. Пулеметчики поливали огнем вражеские позиции, меняя ленту за лентой, из стволов, которые охлаждались водой, закипавшей от этого так, что можно было варить суп. А поскольку англичане и французы были известны боязнью картечи и действовали спонтанно, то после артобстрела можно было посмотреть, не оставили ли они чего-нибудь, что могло пригодиться.

Идеалистично настроенных юношей эта окопная жизнь приводила к душевному надлому. Они шли на войну, маршируя в ритме «Вахты на Рейне», или «Типперари», или «Марсельезы», мечтая о галунах и славе героя. Потом они поняли, что их поколение умирает в крови и грязи и списки жертв становятся все длиннее; думающие среди них сбегали, сходили с ума, впадали в цинизм, приходили в отчаяние. Эрих Мария Ремарк, в то время шестнадцатилетний учащийся Вестфальской гимназии, удивлялся, почему это коммюнике упорно твердили, что на Западном фронте без перемен; трижды раненный, британец Гарольд Макмиллан ушел с головой в изучение трудов Горация; автор песни «Пусть не гаснет огонь очага» обрел свободу и бродил по Лондону в шелковом одеянии, зажигая ароматические палочки. Зигфрид Сасун забросил свою боевую награду в море и писал с гордостью: «Молись, чтоб ада не познать, где души юные и злобный смех».

Они были впечатлительны. Их воспитывали в духе героизма, учили идее божественного предназначения, и с этой слепой верой они жертвовали собой во имя исчезающей вместе с ними цивилизации. «В той войне, – говорил Дик Дайвер, герой романа Ф. Скотта Фицджеральда, – вам необходимо было запастить полным набором духовных, сентиментальных переживаний, чтобы уходить в более далекое прошлое, чем то, которое упорно стоит перед глазами. Нужно было, чтобы в памяти жили рождественские праздники и открытки с портретами кронпринца и его невесты, и маленькое кафе в Валенсии, и бракосочетания в мэрии, и поездки на дерби, и дедушкины бакенбарды». Это, сказал он, «была последняя любовная битва в истории».

При наступлении Антанты армии продвигались со скоростью несколько футов в день, «оставляя убитых», говорил Дик Дайвер, «как ковер из окровавленных тел». Главы держав видели ход событий совсем иначе. После неудачной попытки взять Верден Западный фронт действительно стал относительно спокойным. Где-то еще была масса новостей, почти все для немцев хорошие. Но это как бы не имело значения. Командование обеих сторон все еще было очаровано «решающими битвами» и наполеоновской доктриной «больших батальонов». Людендорф фактически отвергал всякие боевые операции на других театрах военных действий, называя их «ярмарочными шоу». Однако за счет «второстепенных шоу» немцы одерживали победы. Благодаря надежным тыловым позициям, они не нуждались в рискованных десантных операциях, подобно развернутой англичанами на Галлипольском полуострове. Они могли где угодно нанести удар, изменяя графики движения поездов, и, пока на западе ситуация продолжала оставаться тупиковой, они каждую осень сокрушали слабого представителя союзных сил на востоке – и это каждый год высвобождало больше войск для войны во Франции.

В 1914 году они потрепали русских у Танненберга. В 1915 году на стороне Германии выступила Болгария, чтобы вывести из войны Сербию. В 1916 году наступила очередь Румынии. Румыны вдвое увеличили свою армию за последние два года, но в стратегическом отношении они были изолированы, и окровавленные после Вердена германские солдаты вскарабкались на Карпатские горы. Прямо перед тем, как зимние снега засыпали дороги, они успели прорваться, и Румыния как противник существовать перестала. Это была ситуация, чреватая для союзников полной катастрофой. На Ближнем Востоке положение могли спасти только отряды на верблюдах, но надежда на них слабая. В 1917 году началась революция в России. В это время Людендорф направил «фалангу» отборных дивизий на укрепление австрийского сектора Капоретто в Италии. 24 октября они атаковали противника из Юлианских Альп в густом тумане. Это был великолепный удар. Итальянцы были разбиты и через двенадцать часов бежали; к концу ноября венецианцы в панике прятали бронзовых коней собора Святого Марка и тоже готовились бежать. Потери обороняющихся составили 600 тысяч человек.

Самые горячие «поборники славы» морщили носы: плохая война.

Но пока не наихудшая. 1917 год для Франции стал кошмаром. Французы, как и британцы, весной чувствовали азарт. И те и другие независимо друг от друга планировали решающую битву и стягивали свои самые боеспособные батальоны для прорыва. Французы собирались действовать, развернув широкое наступление под руководством своего нового главнокомандующего: «сорвиголова» Робер Жорж Нивелль пришел на смену увальню Жоффре. К сожалению, о плане Нивелля стало известно Людендорфу. О наступлении раззвонили газеты, а это означало, что немцы взяли пленных и вели их с собой. Нивелль знал об этом. Он также знал, что Людендорф собирался в качестве контрмеры применить стратегию отвода войск под названием «альберих» (так именовались злобные гномы в легенде о Нибелунгах), оставляя за собой ямы и западни. Французское командование упрямо твердило, что все это ничего не меняет. На самом деле это обрекало их на провал. Новый германский план обороны был мечтой обороняющихся и мясорубкой для французских солдат. Когда атака захлебнулась, взбунтовались французские войска, которым обещали победу. В результате и Франция оказалась выбывшей из войны.