Мы подъехали к пакистанской границе на окраине города, затем пару раз прокатились по улицам в поисках пассажиров. Пять человек сначала сели в машину, но вскоре вышли. То ли дело было в цене, то ли в поведении водителя, но почему-то он действовал на пассажиров отталкивающе. Я поняла, что так далеко не уеду, через два часа нашла другую машину и снова вернулась на шоссе Каракорам.

На этот раз Кашгар оказался спокойнее, чем в мой прошлый визит, – наверное, из-за Рамадана. Ведь городская суматоха во многом связана с едой: самосы, дук, нан, кебабы играют в ней важную роль. Теперь же никто не ел.

Я зашла к Мухаммеду, который готовил варенье из грецких орехов и меда. По его утверждению, оно придавало сил. Горячий сироп в кастрюле выкипел и вылился на тротуар, потому что мы заболтались и совсем о нем забыли. Налетели пчелы. Мухаммед вручил мне баночку варенья из розовых лепестков и объяснил, зачем розы с сахаром оставляют летом на жаре на сорок дней. Потом, как всегда, добавил: «На здоровье».

Мы с Айнур поужинали в нашей любимой закусочной, где лучше всего делали плов. Там оказалось полно народу. Две официантки подрались. Все сотрудники в этом месте были подростками; когда толпы клиентов повалили после дневного поста, обстановка стала напряженной, и девушки забыли о манерах. Но еда, как всегда, получилась отменной. Да и наблюдать за происходящим было каким-никаким развлечением.

Я поехала в аэропорт, где собралась огромная толпа. В Синьцзяне у авиакомпаний нет своих стоек; можно зарегистрироваться на любой. Что такое очередь, китайцы не знают. Все проталкиваются вперед, и, если не полезешь в драку, никогда в жизни не доберешься до стойки. Я хорошо наловчилась в этом деле; лишь иногда кто-нибудь отталкивал меня с дороги. Используя свою танцевальную ловкость, я проскальзывала вперед, не толкаясь, как все остальные.

Разумеется, мои баночки с уйгурскими традиционными снадобьями обязательно нужно было открыть. Не считая этого, все прошло гладко. На билете пестрели незнакомые мне китайские иероглифы, однако я нашла свой рейс по цветному посадочному талону. Служащий пропускал в охраняемую зону лишь несколько человек за раз, удерживая толпу, размахивающую посадочными талонами.

В Урумчи Камелия, ее дочь Хадерия и племянница Самира отвели меня в дом матери Паши. Она жила в многоэтажке, облицованной розовой плиткой. Поднявшись по грубой бетонной лестнице, мы очутились в уютной просторной квартире с красивой мебелью и коврами.

Молодые девушки не постились – во время недомогания или месячных поститься необязательно. (Девчонки показали на свои животы и скорчили гримаски.) Меня встретили накрытым столом с фруктами, орехами, сладостями и уйгурскими деликатесами. Я вспомнила поговорку «В Риме поступай как римлянин» и решила, что в мусульманской стране в компании девушек, у которых болит живот в Рамадан, вполне можно и поесть. Время дневного поста закончилось, к нам присоединились Камелия и ее мама. Затем мы с Самирой и Хадерией станцевали уйгурские танцы и танец живота. Я поставила свой иорданский диск. Было забавно учить их простым движениям дабке – мы шагали вперед и обратно по коридору. Дабке привязан к земле и основан на притопываниях, в то время как синьцзянские танцы, наоборот, направлены к небу и проникнуты более сбалансированной энергией. Мне трудно было сочетать сложные и частые движения рук с изящными шажками, но еще труднее оказалось научить их притопываниям! Вес тела в этих двух танцах распределялся совершенно по-разному.

У меня было тайное желание: я хотела, чтобы мои путешествия закончились захватывающим, драматичным событием. Но это же реальная жизнь, а не кино. Повседневная жизнь, где сливаются современность и традиции, отнюдь не романтична и кинематографична, хотя со стороны может показаться, что иначе и быть не может, когда женщина совершает столь отважный поступок и безо всякой цели отправляется путешествовать по незнакомым странам, где исповедуют религию, которой нас учат бояться.

Вечером сорокового дня Камелия пригласила меня в гости. Ее облезлая бетонная многоэтажка снаружи выглядела тоскливо, но сама квартира была красиво обставлена. У нее стоял большой телевизор. Мы попробовали потанцевать под мой учебный диск – я сделала копии для Хадерии и Самиры. Кстати, Хадерия научила меня танцевать, удерживая на голове чаши.

Муж Камелии раньше работал шеф-поваром и теперь приготовил замечательный ужин. Самира немного говорила по-английски, однако спустя полторы недели невербального общения мне не составляло никакого труда использовать язык жестов, угадывать действия по контексту и разговаривать с помощью танца.

На следующее утро я улетела. Под широкой рубашкой у меня был топик с рисунком под леопарда и тонкими бретельками. Когда мы взлетели, я сняла рубашку и огляделась: не подумают ли люди, что я забыла одеться? Но в самолете оказались одни китайцы, и наряды некоторых китаянок не отличались от моего. Забавно, как быстро привыкаешь к новой реальности.

Когда меня спрашивают, что мне больше всего запомнилось в каждой из стран, где я побывала, я вспоминаю Синьцзян. Жажда жизни и неуемное стремление окружить себя красотой – вот что характеризует уйгуров. Большинство людей не подозревают об их существовании; уйгуров веками угнетали, а ныне превратили в туристический аттракцион. И тем не менее они продолжают совершенствовать свое изящное танцевальное искусство, слушать музыку, которую исполняли веками, наслаждаться великолепной кухней, экспериментировать с лекарственными травами в поисках новых методов врачевания и с шиком украшать свои дома. Этот народ – образец самовыражения.

Я также вспоминаю Иорданию, гостеприимное королевство, которое пользуется симпатией всего мира. Хотя эту страну не отнесешь к самым красивым и артистичным, в ней царит мир. Главное, что я поняла в Иордании: люди хотят жить в мире, и в этом нет ничего невозможного.

Занзибар предстал передо мной островом чувственных меланхоличных мелодий, нежных звуков забытой эпохи. Невежество и коррупция – замкнутый круг, по-прежнему затмевающий солнечные лучи и бросающий тень на эту землю. Ветхий камень заброшенных особняков хранит память о печальных днях работорговли; массовых убийствах революционной эпохи; бедности; болезнях и судьбе современной молодежи, чье будущее поставлено под сомнение из-за проблемы наркозависимости. Но, невзирая на трудности, люди по-прежнему встречаются каждый вечер на закате, сидят на скамейках, попивают кофе и делятся простой радостью – общением друг с другом.

Хотя жителям оазиса Сива все еще удается поддерживать иллюзию невинности и первозданности природных красот, это общество, долгое время остававшееся закрытым, серьезно рискует утратить свои традиции, если в ближайшее время не будут установлены границы. Оазису угрожает эпидемия СПИДа. Страдает окружающая среда; соленая вода грозит уничтожить уникальную земледельческую культуру. И все же люди продолжают выращивать финики и оливки, как в древние времена, используя для транспортировки товара запряженные ослами телеги, печь хлеб в печах, растапливаемых пальмовыми ветками, в хижинах из обожженных солнцем глиняных кирпичей. Женщины постепенно приоткрывают окошко в современный мир с помощью Интернета, а их вышивку можно увидеть на показах высокой моды.