«27 сентября. Наконец, свежий NO ветер. Неприятельский флот на своих местах, но без всякого движения, даже сообщение прекратилось, впрочем, волнение небольшое. Войска неприятельские продолжают занимать те же места, их 6 или 7 лагерей: 1-й самый большой у Дергачёва хутора, 2-й между двумя почтовыми дорогами в балке, 3-й немного правее 2-го — на возвышенности, 4-й у хутора Сарандинаки, 5-й у Панютина хутора, 6-й у Балаклавы и 7-й на высотах между бухтой и Георгиевским монастырём. Первые три, полагаю, английские, а последние, кроме Балаклавского, французские. Говорят, что у Балаклавы — турецкий. Ночью было заметно движение от первого лагеря к Килен-балке, но бомбы «Владимира» его остановили. Наши укрепления всё усиливаются, гарнизон устраивается. Здоровье солдат как нельзя лучше, несмотря, что всё это живёт на воздухе и многие без крыш и несут самую тяжёлую беспрерывную службу. Войско князя Меншикова расположено на Бельбекских высотах и Мекензиевой даче и растёт подкреплениями. Сообщение с Россией восстановлено совершенно, даже начинают подвозы на Северную сторону, так что прекращаем вынужденную крайностью фуражировку. Если бы союзники дали нам в таком положении дождаться дивизии Липранди [174] и других подкреплений, а сами бы дождались осенних погод, то надо надеяться, что с милостию Божиею мы бы отстояли это сокровище России — Севастополь. После обеда нам надумалось выбить французских штуцерных из разорённого хутора против бастиона № 5. Они отгоняли наших казаков, и под их прикрытием, кажется, затевается батарея. Была снаряжена экспедиция из двух батальонов, резервного Виленского и Морского абордажного с 4 орудиями и штуцерными Московского полка. Только что наши, отправленные в обход, появились на высоте, как высыпала на высотах стая стрелков и весь лагерь на Панютином хуторе пришёл в движение. Наши, дав несколько картечных выстрелов по засевшим в развалинах стрелкам, отретировались в порядке под крепостные выстрелы и пошла перестрелка. Стрелки неприятельские снабжены такими штуцерами, что могут безнаказанно действовать по крепостной прислуге вне картечных выстрелов из орудий, а ядром что им сделаешь, когда они рассыпаны и укрыты пригорками и каменьями. Пули французские долетали в бастион, и одна ранила Тироля, одного из лучших офицеров флота, в живот и двух из прислуги у орудий. Тут мы увидели, что Севастополь кругом обложен и на Панютином хуторе есть много пехоты и есть кавалерия. По захождении солнца всё успокоилось. Против штуцерных неприятельских мы выставили своих за стенкой, и это было действительнее артиллерии. Стрелки французские скоро ушли. Ночь зато прошла покойно…»

«…Ночь с 27 на 28 сентября была холодная и пасмурная; облака покрывали всё небо, и крепкий северо-восточный ветер, с сильными порывами, дул из города во французский лагерь. Покровительствуемые погодой, французы закладывали свою первую параллель; работа длилась всю ночь — и ни звука, ни тени не было замечено нашими аванпостами.

С рассветом, на том самом месте, куда накануне была сделана вылазка, мы увидели неприятельскую параллель, тянувшуюся по возвышенности, на которой находился сожжённый 29-м экипажем дом, на протяжении версты от ограды разорённого хутора к Карантинной бухте. У англичан также заметны были насыпи на двух отдалённых возвышенностях: вал, начатый 26 сентября, против 3-го бастиона, правее Инженерной казармы на Симферопольской дороге, и другая насыпь — между верховьями доковой и Килен-балок — превращённая к 5 октября в пятиглазую батарею. Наши бастионы и батареи стали изредка стрелять по работам, но, невзирая на наши ядра и бомбы, французы продолжали углублять свои траншеи. В Инкермане неприятель два раза принимался строить укрепление над спуском в долину близ каменоломни; генерал-лейтенант Жабокрицкий, занимавший с нашим авангардом противоположные высоты, рассыпал штуцерных стрелков по развалинам, и неприятель, не выдерживая огня парохода «Херсонес», батареи у нижнего створного маяка и наших штуцерных — оба раза прекращал работу и удалялся. В полдень на батарею № 10 явился бежавший французский артиллерист.

Но не одними только редкими выстрелами крепостных укреплений проявилось внимание севастопольцев к осадным работам. Над кремальерной линией 4-го бастиона, за бараками, недалеко от Язонской батареи, мы соорудили 28 сентября новую бомбическую батарею в восемь 68-фунтовых пушек, направленную на правый фланг французских работ — между 4-м и 5-м бастионами. Имея в виду, по мере обозначения неприятельских батарей, усиливать те наши укрепления, на которые французы направят свои орудия, Корнилов сделал распоряжение, чтобы орудия и снаряды батареи № 4 служили резервом 4-му бастиону, а батареи Михайловской — резервом 5-му и 6-му бастионам, — и в тот же день шесть бомбических орудий Михайловской батареи перевезены на 6-й бастион.

Владимир Алексеевич отдал 28 сентября ещё следующий приказ:

«У каждого из бастионов: № 4, 5 и 6, и на Малаховом кургане, иметь запасный парк из восьми 36-фунтовых орудий, которые и будут устанавливаться по мере надобности.

К этим орудиям сформировать заранее и прислугу, и принять снаряды и принадлежность.

Орудия должны быть взяты с кораблей, по назначению вице-адмирала Нахимова, и средствами соединения команд, на кораблях находящихся, — должны быть доставлены до пристаней, откуда брать обязываются начальники дистанций оборонительной линии своими уже людьми.