сидел Стюарт Тёрнер – человек, которого Юлиан видел далеко не один раз, но близко совершенно не был с ним знаком.

– Что я здесь делаю? – спросил Юлиан у Тёрнера, даже не заботясь о тонах вежливости.

– Пришла пора всё разрешить,– ответил Стюарт, даже не поднимая на юношу глаз.

Насколько Юлиан знал, Стюарт Тёрнер работал на Департамент и отношения к полиции не имел. Что же он сейчас делал здесь? Не спросить ли об этом в лоб?

– Я снова в чём-то обвиняюсь?

– Не беспокойся об этом, – ответил Тёрнер. – Очевидно, что взрыв Центральных Часов – это не твоих рук дело.

– С меня не переставая снимали показания уже два дня. Мне больше нечего вам рассказать.

– Ничего рассказывать и не надо. Я здесь для другой новости. Вчера в Департамент анонимно поступили документы.

Он пододвинул к Юлиану солидную кипу бумаг. Однако Юлиан и не думал открывать их и изучать.

– Не почитаешь?

– О чём эти документы?

– Перестань выражать недовольство, – сказал Тёрнер. – Это документы, полностью оправдывающие тебя и Пола Уэствуда Глесона.

– Что? – глаза Юлиана полезли на лоб то ли от счастья, то ли от недоумения. То ли и вовсе от чувства, что его жестоко разыгрывают. – От кого они?

– Говорю же, анонимные. Но мы удостоверились в их подлинности. С утра с вас были сняты все обвинения. Более того, эти документы изобличают настоящего виновника – Якоба Сорвенгера.

– Значит, теперь вы верите мне? – в надежде спросил Юлиан.

– Верю ли я словам о том, что Сорвенгер помогал вызволить Молтембера из Эрхары? Верю ли я в Эрхару вообще? Нет, конечно. Но тебе и не положено знать, во что я верю.

– Я же видел это своими глазами. Я был на той самой крыше…

– Остановись. Не следует всё усложнять, – перебил разошедшегося юношу Тёрнер. – Ты хочешь, чтобы твои далеко не подлинные показания отправились на рассмотрение в местобольский сенат? Всё, что касается Молтембера – уже не наша прерогатива. Там тебя никто не защитит. Более того, могут наказать за дачу ложных показаний. Поэтому настоятельно советую – не лезь не в своё дело. Тебя освобождают. Обвинения сняты. Радуйся свободе и неприкосновенности.

– Значит, вы оставите всё, как есть? А вдруг Молтембер не погиб?

– У нас никаких свидетельств о том, что он действительно там был. И нам ничего не узнать. Молтембера можно найти одним способом. Если он сам этого захочет.

– Тогда в чём обвиняют Сорвенгера? – спросил Юлиан.

– В совершении трёх хладнокровных убийств членов Совета Присяжных, в освобождении из изолятора Агнуса Иллиция. Цель очевидна – убивая присяжных, он хотел влиться в их совет.

– Это правда, в которую я должен верить? – недовольно поинтересовался Юлиан.

– Это правда, которую ты должен знать, – довольно грубо ответил ему Тёрнер. – Будь уверен, в конечном итоге мы разберёмся во всём.

– Мне кажется, вы уже разобрались.

– К сожалению, нет. Спешу тебя расстроить, но Сорвенгер не погиб. Его израненное тело было найдено на месте взрыва. И спасено. К великому сожалению.

Хуже этой новости была только новость о смерти Ривальды.

– А миссис Скуэйн? – спросил Юлиан. – Она была найдена?

– В куче обугленных тел вервольфов мы нашли и её. К несчастью, тело опознанию не подлежит. Опознали её только по кулону. Как раз такой же есть у тебя, – Тёрнер кивнул подбородком на последнее напоминание о Ривальде, висевшее на шее Юлиана.

– Значит, ей повезло меньше, чем Сорвенгеру.

– Мне очень жаль, – постарался выразить сочувствие Тёрнер.

Да что он понимает? Как ему может быть жаль? Хуже его равнодушия может быть опять же только смерть миссис Скуэйн. Ему её гибель может и на пользу пойти. Вдруг замахнётся на пост первого присяжного? Со смертью Ривальды дорога туда прямо открыта.

Юлиан не ответил ничего. Он вольготно откинулся на спинку стула в ожидании того, когда его уже отпустят отсюда, и он раз и навсегда забудет это ненавистное место.

– Это ещё не всё, – спустя полминуты напомнил о своём существовании мистер Тёрнер. – После смерти миссис Скуэйн было вскрыто её завещание. И тебя она не обошла стороной. Она завещала тебе своего дракона.

– Драго? – искренне удивился Юлиан.

– Вот уж не знал, что миссис Скуэйн обладает зарегистрированным драконом. Ну да не моё дело. Надеюсь, ты управишься с ним.

– Я отказываюсь, – уверенно ответил Юлиан. – Мне не нужен дракон. Не нужно ничего, что будет о ней напоминать.

– Твоё дело и твоё право.

– А дом миссис Скуэйн? Всё её состояние? Кому это досталось?

– На самом деле эту информацию я не могу распространять. Но ты не являешься посторонним человеком. Дом и все банковские счета оставлены некой Клаудии Бартон.

– Клаудия? – удивился Юлиан. – А кто это?

– К сожалению, этого никто не знает. Узнаем тогда, когда она приедет получать своё новое имущество.

Даже Юлиан не знал, что такая Клаудия Бартон. Хотя знал он о Ривальде больше, чем основная часть этого города и Департамента.

– Сорвенгер пролежит на лечении несколько месяцев, после чего его дело будет направлено в окружной суд, – перевёл тему Тёрнер, не дав времени Юлиану подумать. – Слушания состоятся в конце января – начале февраля. В случае чего, будь готов.

– Я не хочу на суд…

– Если вызовут, придётся.

Тёрнер посмотрел на наручные часы, которые носил почему-то на правой руке и спохватился:

– Мне пора в Департамент. Время поджимает.

– Похороны Ривальды были сегодня?

– Да. Сожалею, что ты на них не попал.

Он встал, а Юлиану так и хотелось крикнуть ему в спину, что он ничего не смыслит в сожалении. Однако сказал ему юноша другое:

– В одной книге я прочитал, что истина важнее свободы. Вы не согласны с этим?

– Согласен, – обернулся Тёрнер. – Но откуда нам знать точно?

Он эффектно закрыл дверь и ушёл. Теперь уже не только кресло инспектора, но и сам кабинет казался мёртвым. Ещё недавно он был заполнен всевозможными красками общества – Ривальдой, Уэствудом, Сорвенгером. В этом кабинете умер Иллиций, в этом кабинете Юлиан прожил едва ли не половину последнего месяца.

Теперь же в воздухе витала пустота. Одно радовало – вскоре это место снова должен был занять инспектор Глесон.

А уже спустя два часа полностью свободный Юлиан стоял возле могилы Ривальды Скуэйн, сжимая руку Пенелопы, и не мог подобрать нужных слов.

Могильный камень был выполнен в самом простом стиле, без излишеств, украшений и богатств. Сверху было выбито большими золотистыми буквами "Ривальда Скуэйн", причём и второе имя использовано не было. Сразу под инициалами красовались годы жизни "1971-2010". Никаких грустных фраз, наподобие "Requiescat in pace", никакой принадлежности к религии.